Невыдуманные истории из жизни Сер Ал Пона

На самом деле в названии персональной рубрики известного журналиста Сергея Пономарева редакция использовала его же собственный псевдоним (не путать с Аль Капоне). И хотя Сергей придумал его исключительно для «одноразового» использования, о чем читатель узнал из первой же истории (см. «НВ» за 21 января 2025 г.), мы на период выхода рубрики и с согласия автора «закрепили» за ним именно это прозвище.

Об авторе сообщаем следующее. После окончания журфака Уральского госуниверситета Сергей Пономарев успел поработать в целом ряде дальневосточных (магаданских, сахалинских, хабаровских) и московских печатных изданий, включая «Гудок», «Российскую газету», «Комсомольскую правду» и даже предшественника «НВ» — «Деловой вторник».

Кстати говоря, многим из российских коллег по перу Сергей известен не только как креативный редактор и остро пишущий журналист, но и как поэт-сатирик, автор редкого жанра фельетона в стихах. Остальные грани его способностей, в том числе стремление испытать на себе самые невероятные эмоции, вы сможете оценить и сами, если станете регулярно читать его невыдуманные истории из жизни. Приятного вам чтения!

(Продолжение. Начало в «НВ» №01)

 

2. Утиная охота

Невыдуманные истории из жизни Сер Ал ПонаМой магаданский друг Володя Суспицын был таежным человеком. Вместе со своим младшим братом Лешкой они родились в глухоманном колымском поселке, где, кроме киношки по субботам, водки и охоты с рыбалкой, других развлечений не было. К ним — по полному набору — отец и пристрастил обоих пацанов с младых ногтей.

К моменту нашего знакомства, которое случилось поздней осенью 1981-го (я тогда как раз начал работать в «Магаданской правде»), семья Суспицыных уже много лет жила в областном центре. Володя работал диспетчером в автотранспортной конторе, заочно учился в Хабаровском политехе и изредка забегал в «Красную ярангу», как называли местный Дворец культуры профсоюзов, чтобы потренькать на гитаре в крохотной каморке магаданского КСП.

Там-то мы с Володькой и познакомились и достаточно быстро подружились. Возможно, потому, что оба представляли эдакую дворовую полуинтеллигентную полушпану с навыками выживания в окружающей среде.

Любили и погульбанить. Вместе встречали праздники. Даже в отпуск на материк пару раз слетали. Ну а в самом начале сентября он обычно звал меня с собой на охоту. Утиную.

У Володи имелся большой арсенал оружия, а также набор всех необходимых для любимого занятия приспособлений и средств. Да что там вооружение! Не меньшее, если не большее значение имело снаряжение, с которым мы отправлялись с ним на лесотундровый выход. В обязательный набор, кроме оружия и боеприпасов, входили:

— прорезиненная четырехместная палатка, которую ему подарили геологи;

— два спальника и обычная клеенка под них — специальных ковриков тогда еще не было;

— надувная лодка «экспедиционка» с поддувом дна — на 500 кг с двумя короткими алюминиевыми веслами и ремкомплектом;

— походный примус и маленькая канистра с керосином для него;

— чайник, два котелка, алюминиевые тарелки, кружки и ложки;

— запас свитеров, шерстяных носков и комплектов зимнего белья — в сентябре в Магадане может запросто выпасть снег;

— аптечка с обязательными жгутами и бинтами;

— что-то еще по мелочи.

Насчет продуктов мы не заморачивались: брали с собой простецкие крупы вроде перловки или пшенки, пару-тройку буханок белого хлеба, шмат сала и несколько банок консервов. В итоге наши станковые рюкзаки возвышались над головой на полметра и тянули килограммов на сорок каждый.

Уходили мы на неделю, а чаще — дней на девять-десять. Маршрут похода был натоптан годами. На обычном пригородном автобусе №105 от автовокзала Магадана до райцентра Ола — это около 37 км. Оттуда пешочком до Ольской лагуны (мелководный морской залив на севере Охотского моря в Тауйской губе. — Ред.) — еще километра четыре. Затем по песчано-галечным островкам-кошкам — к перевалу Атарган (легко сказать!), за которым нас ждал самый тяжелый участок пути — почти 30 километров исчезающей тракторной дороги по мхам и кочкам типичной прибрежной лесотундры. Зато в бессчетных маленьких озерцах всегда непуганые утки с шумом вспархивали, и мы их били влет, дождавшись, когда кряквы окажутся над сушей. Собаки ведь у нас не было, а как еще снимешь утку с воды? Не накачивать же для этого всякий раз лодку!

Обычно ночевали на полпути в палатке, и лишь однажды, сами себе удивляясь, совершили марш-бросок до конечной точки маршрута — большого озера, где на берегу, у песчаной отмели, стояло маленькое зимовье — с деревянными нарами и печкой-буржуйкой…

Это и был наш тундровый рай. До которого стоило топать, проваливаясь во мхи, скользить по камням ручьев и, обливаясь потом, карабкаться на вершины сопок. Где хитрая ондатра нагло воровала продукты прямо днем, ничуть не стесняясь людей. Где грибы можно собирать… ногами, пиная их ими прямо в корзину. А морошки и брусники — целые поляны. Садишься на пятую точку, проводишь по матовой листве пластмассовым комбайном и ссыпаешь урожай в ведро, потом переносишь свой зад на пару метров в сторону и повторяешь операцию…

И главное — впереди относительно легкий обратный путь домой. По реке Нильберкан, что в нескольких сотнях метрах от зимовья. Точнее, по широкому ручью, впадающему в рукав реки Ланковая. Там стояла пара вагончиков сенозаготовителей, у которых можно было переночевать, похлебав ушицы из ленка (река и названа так в честь этой рыбы). А по утру, часиков в 6–7, мы садились в свою «экспедиционку» и, лишь чуть-чуть подгребая на перекатах, спокойно плыли по Ланковой, пока та не перетекала в реку Олу, которая и приносила нас в одноименный райцентр, откуда на автобусе до Магадана — рукой подать. И на всем протяжении маршрута — отличный клев. Захотелось — остановился, забросил леску с катышком хлебного мякиша на крючке, и через полчаса у тебя полное ведро хариусов. Такого клева, как в этих местах, я больше не видел нигде за всю жизнь. Хотя и объездил потом треть мира…

Этим нашим осенним утиным вылазкам я не изменял и после переезда из Магадана на Сахалин. Поэтому, когда в конце августа 1987-го мне позвонил Володя: «Ну ты как? Прилетишь?», я не раздумывал ни секунды. Молодой жене, уже беременной нашим первенцем, сказал: «Я на охоту слетаю к другу, заодно и брусники привезу, тебе ж витамины нужны».

Но охота в этот раз не задалась сразу. Во-первых, мы опоздали на автобус. Володькина жена Таня, тоже уже сильно беременная, не отпустила нас, пока не накормила горячими оладьями. Следующий автобус, как назло, был только через два часа. Так что, когда мы причапали на берег Ольской лагуны, начинался отлив, следующий паром надо было ждать почти половину суток.

Но что может остановить бродяг? «Перейдем вброд, — глядя на мелководье, сказал лидер нашей двойки. — Сейчас накачаем лодку и потащим ее на бечеве. А где глубоко — пойдем на веслах».

Действительно, решительным охотникам, которые стремятся к цели, что калым, что Колыма, что ручей, что море — все преграды по колено.

О чем мы тогда думали и думали ли вообще — знает только эвенский шаман. Про беременных жен и будущих детей точно не вспоминали — молодости свойственна неразумность.

Тем не менее почти трехкилометровую водную преграду мы преодолели, даже не замочив самое дорогое, чем мужики особенно дорожат.

К сожалению, стрельба по пернатым на перевале нам не светила — клинья пролетали высоко-высоко. Но и внизу, на озерцах, уток не наблюдалось. Зато на грибы-ягоды сезон был урожайный, и я понял, что займусь не стрельбой, а собирательством.

Еще одна неожиданность ждала нас в зимовье — там уже с июня жили два пацана — учащихся техникума, которых отправили сюда на заготовку сена для молочной фермы местного совхоза. Студентов высадили на вертолете, пообещав так же, «вертушкой», забрать обратно в конце сезона, когда выпадет первый снег. То есть, примерно в конце сентября…

Но лето выдалось сухим (запомните, кстати, это важное обстоятельство), травостой оказался низким, косить было нечего, а ягель КРС в пищу почему-то не употребляет. Так что пацаны в ожидании «вертушки», просто валяли дурака. Нам ребятишки сильно обрадовались. А еще больше — буханке хлеба да бутылке спирта со шматком сала в придачу.

Володя же время даром не терял — следующие три дня с ружьишком бродил по окрестностям. Впрочем, не слишком удачно. Уток почти не было, и к вечеру он возвращался максимум с одной-двумя кряквами, которые тут же шли в котел вместе с лапшой и добавкой горсти тундровой ягоды шикши.

А я быстро пополнял прихваченное с собой 20-литровое ведро, отходя от зимовья метров на пятьдесят. Брусники там и в самом деле было бордовое море.

В последний наш день Вовке наконец повезло, и он вернулся с десятком уток. А наутро — едва рассвело — мы накачали лодку и спустили ее в Нильберкан в полной уверенности, что максимум к вечеру будем у большого стана сенозаготовителей при впадении ручья в Ланковую. Да только забыли мы про сухое лето в тех местах, что привело к печальным последствиям: раз дождей было мало, болота влагу не накопили и уровень рек оказался критически низким.

Поначалу Нильберкан нес нас вниз по течению вполне исправно, лишь местами скребя днищем о камни и цепляясь бортами о берега. Но уже через пару часов ручей так обмелел, что сплавляться не получалось, и мы превращались в бурлаков на Нильберкане, ковыляя по береговым кочкам или ступая по почти пересохшему руслу. И так — до впадения в Нильберкан ближайшего ручья, который пополнял основной поток, и на ближайшие километра полтора-два мы вновь превращались в сплавщиков.

Быстро начало темнеть, и Вовка вслух произнес то, что и так было очевидно: «Придется ночевать здесь».

Мы молча вытащили лодку на берег и не сговариваясь начали вытаптывать маленькую площадку и собирать плавник, окружая им этот пятачок. Благо, за весну и лето дров в окрестностях скопилось немало. Палатку ставить не стали, а просто запалили костер и всю ночь просидели спина к спине в огненном кольце, тревожно прислушиваясь к каждому стороннему шороху и сжимая в руках ружья, перезаряженные на жаканы (самодельные тяжелые пули. — Ред.), как будто специально прихваченные для такого экстремального случая.

Знали бы наши будущие дети, как близки были их отцы к медвежьему пиру! И это отнюдь не преувеличение. Сезон в том году с точки зрения подхода рыбы оказался почти провальным: горбуша в реки зашла, но ее оказалось немного, до верховьев добрались единичные экземпляры. Так что расплодившееся медвежье поголовье ходило недокормленным: ягоды-грибы — это хорошо, конечно, но перед залеганием в берлоги сладкая человечинка в лице двух глупых персонажей, ночующих у реки, была бы топтыгиным очень кстати.

В мире всегда так: утки кормятся водной мелюзгой, мы охотимся на уток, а кто-то охотится на нас. Кому как повезет. В тот раз повезло нам. Кстати, как выяснилось поутру, до стана лесозаготовителей в месте впадения Нельбиркана в Ланковую мы не дошли километров восемь — были от вагончиков в полутора-двух часах хода.

Мужики, посланные государством для заготовки грубых и сочных кормов, смотрели на нас с немалым интересом — чего это парни молча хлебают чай и вздрагивают от вполне невинных вопросов? Не будешь же им рассказывать, как мы переживаем собственное везение!

Кстати, полведра брусники, которую я привез тогда из Магадана — честно отсыпал беременной Вовкиной жене, Татьяне, нам же с Анютой смачной ягоды хватило как раз до рождения нашей дочки.

А Володя уже много лет лежит в родной земле — на магаданском кладбище у подножия сопки Марчекан: оторвавшийся тромб остановил его веселую и бесшабашную жизнь. Остались Вовкины дети и тот его таежный образ, навсегда впечатавшийся в мою память, как в вечную мерзлоту.

 

Сергей ПОНОМАРЕВ

Фото: личный архив автора

(Продолжение следует)

Похожие статьи

Send this to a friend