На самом деле в названии персональной рубрики известного журналиста Сергея Пономарева мы — с согласия автора — использовали его же собственный псевдоним. И хотя Сергей придумал его исключительно для «одноразового» использования, о чем читатель узнает из первой же публикуемой ниже истории, это прозвище (не путать с Аль Капоне) всем очень понравилось.
Уроженец Свердловска, как некогда именовали его родной город, Пономарев после окончания журфака Уральского госуниверситета успел поработать в целом ряде дальневосточных (магаданских, сахалинских, хабаровских) и московских печатных изданий, включая «Гудок», «Российскую газету» и «Комсомольскую правду», которой, как сам считает, отдал лучшие годы своей жизни.
К слову сказать, оказавшись на Шестом этаже, как мы полюбовно называем всенародно любимую «Комсомолку», Сергей оставил свой след и в «Деловом вторнике» (старое название «НВ») вскоре после того, как будущий популярный еженедельник стал выходить в виде экономического приложения к той же «Комсомолке».
Так что Сергей для «НВ» отнюдь не чужой человек. И это добавляет интриги в его решении предоставить «Новому вторнику» пальму первенства в публикации его личных воспоминаний, которые он регулярно постит в социальных сетях в виде некой отдушины во вдруг образовавшемся пространстве под названием «свободное плавание». При этом, уточню для незнающих, в абсолютном вакууме Сергей никогда не пребывал, постоянно находя точки приложения своих творческих сил и многообразного таланта.
Так, многим из наших коллег Сергей известен не только как креативный редактор и остро пишущий журналист, но и как поэт-сатирик, автор редкого жанра фельетона в стихах. Лично мне импонируют его остроумные эпиграммы и памфлеты, нравятся его юмор и сарказм по отношению к отдельным сторонам нашей хлопотной жизни.
И ладно бы только глаголом жег сердца людей наш Серёга. В декабре 2020 года 60-летний журналист записался в группу добровольцев старшего возраста, на которых испытывали первую в мире зарегистрированную отечественную вакцину от коронавируса — «Спутник-V», за что получил всего 17 с половиной тысяч рублей премии и аж два года безмятежного бытия без ковидофобии.
Остальные грани его способностей, в том числе стремление испытать на себе самые невероятные эмоции, вы сможете оценить и сами, если станете регулярно читать его невыдуманные истории из жизни. Приятного вам чтения!
Леонид АРИХ, главред «НВ»
1. Как я был пресвитером
Ранней зимой 1992 года мне в Хабаровск, где я тогда трудился собкором «Российской газеты» по Дальнему Востоку, позвонили из московской редакции с просьбой срочно придумать тему в номер. И не какую-нибудь трень-брень-Калуга, а с высоким общественно-политическим звучанием. «Жду большой репортаж не позднее, чем через неделю!» — были последние слова столичного начальника.
И это — в первые дни нового года, в извечно сонном Хабаровске, где и так-то никогда ничего не происходит, а уж в январе, когда все занесено унылым снегом тоски и безвременья — и подавно.
Но делать нечего. Обложился местными газетами, однако для федерального издания, которое я представлял, ничего интересного не нашел. Если не считать крохотного рекламного объявления на последней полосе краевой газеты «Приамурские ведомости»: «Производится набор учащихся в духовную семинарию. Предоставляются питание и проживание. Лучшие выпускники направляются для стажировки в Южную Корею».
«Вот где ты нужен! — как будто прошептали мне небеса. — Иди и стань новым Мессией!».
Для тех, кто не знает или забыл, напомню. Конец 80-х и начало 90-х оказалось тем самым удивительным временем, когда под видом открытости и духовных исканий страна распахнула настежь двери перед всякими заграничными религиозными течениями. По улицам толпами бродили босые, с налысо бритыми головами кришнаиты в желтых и оранжевых одеяниях, а в залах заводских клубов и ДК чередой шли собрания невесть откуда появившихся иеговистов, адвентистов и прочих баптистов евангельского вероучения. Денег у них было много — заграница помогала им в миссионерстве. А директора и методисты учреждений культуры, бедствовавшие на скудном бюджетном финансировании, тоже хотели жить красиво — вот и отдавали за полкопейки свои помещения, не оглядываясь на то, что делали руки и произносил рот дающего…
Буквально за пару-тройку месяцев до этого в Хабаровск прибыла миссия очередной протестантской церкви из Швеции. Меж собой мы прозвали ее группой «АББА», потому что в состав входили два лохматых мужика и две блондинки а-ля Агнета и Анни-Фрид. Слово Божие, если так можно выразиться, они несли самым отверженным и даже опущенным, выступая перед заключенными исправительных колоний в пригородном селе Заозерное (в 15 км от Хабаровска), где содержались зечки с рожденными в неволе детьми (их до 3 лет оставляют на зоне с матерями) и где досиживали в условиях строгого режима остаток срока по тяжелым статьям зеки-мужики.
Я тогда, конечно же, присоединился к этим миссионеркам (или миссионершам?) в их благородной миссии, с интересом наблюдая, как две задорные блондинки в коротких юбочках и высоких сапогах поверх прозрачных колготок смотрят на процесс кормления младенцев в неволе. Это когда юные и не очень мамаши в одинаковых косынках, приведенные строем из швейного цеха, обнажают из бушлатов уставшие от невзгод и передряг титьки.
Но еще интересней оказался миссионерский процесс в мужской зоне. Пока какой-то божий одуванчик подробно рассказывал мне, что уважает журналистов и любит читать газеты, потому что здесь он библиотекарь и переведен сюда из-под Нижнего Тагила, где оттрубил уже 17 лет за двойное убийство — заменили четвертаком «вышку», шведки бодро исполняли госпелы, задорно выводя на английском рефрен «Мой Бог, чем ярче свет — тем больше тень», притоптывая при этом ногами и приподнимая руки перед угрюмыми мужиками в синих лагерных клифтах. Сидящие сбоку контролеры с дубинками пристально глядели, чтобы странное, явно навязанное сверху в рамках демократизации и открытости мероприятие прошло без эксцессов.
И вот теперь настал мой час! Я тоже стану пастором Шлагом, то бишь как там у них, в этих евангельских церквях называется должность? Ага, точно — пресвитером. И поеду на стажировку в Южную Корею под именем Сер Ал Пон. А что — пресвитер Пон неплохо звучит!
Вся теоретическая база у меня для этого имеется. Во-первых, еще в восьмом классе школы я с интересом прочитал «Забавную Библию», «Забавное Евангелие», а также «Священный Вертеп» Лео Таксиля. Да и курс научного атеизма в универе сдал на отлично — его у нас читал бывший уполномоченный Совета по делам религий Свердловской области и, как говорили, полковник КГБ Владимир Петрович Викторов, а уж он-то свой предмет знал назубок. Уже поэтому пресвитер из меня должен получиться отличный. А если вдруг выгонят с работы — не пропаду в конце концов: буду проповедовать и на свой кусок хлеба заработаю…
Семинария, куда я направил свои стопы, располагалась недалеко от моего дома — в здании железнодорожного техникума на центральной улице Карла Маркса. Там, в спортивном зале, младое поколение будущих проповедников и должно было приобщиться к истинной вере.
Обучение и доводка лучших слушателей до уровня пресвитеров одной из многочисленных ветвей баптистов — очередной евангельской церкви — будет происходить в приморском городе Инчхоне с последующим возвращением в Россию, где предстоит преумножить число адептов евангельско-христианско-баптистской веры нужного направления.
Всю эту информацию мне изложил наставник — русский кореец по фамилии, естественно, Ким, которому соплеменники с исторической родины доверили важную миссию и немалый бюджет.
«А почему вы к нам?» — поинтересовался Ким, даже не глянув на мои документы, хотя я почему-то представился Игорем и, как застенчивая девушка, уменьшил свой возраст на пять лет.
В ответ я, скрывая наличие высшего образования, жены и двоих детей, понес такую же пургу, какая в этот момент разыгралась за окном. Про духовные искания, внутреннюю опустошенность, которую надо обязательно заполнить, и свою миссию нести людям свет веры и доброту познания. При словах, что как раз накануне вечером ко мне пришло Откровение (про звонок начальства из Москвы, рассказывать я не стал), наставник Ким понял: в его духовные сети попалась нужная рыба, годная к употреблению под любым религиозным соусом.
Похоже, ни возраст, ни пол, ни другая чепуха его не интересовали. Как и мое полное — я так сказал — незнание иностранных языков, включая корейский. Малость огорчило наставника только то, что я отказался жить в общежитии — мол, готов ходить на занятия строго по расписанию, но сам-то я хабаровчанин и в жилье не нуждаюсь.
Как оказалось, остальные семинаристы — пять девчонок и семеро парней, все лет 20–23-х, были приезжими. Из разных городков и поселков Хабаровского края и соседней Еврейской области, в которых вовсю цвела безнадега. Никакой другой работы, кроме мешочничества, там не наблюдалось, и потому карьера в импортной церкви казалась чем-то запредельно прекрасным.
На первом занятии, которое случилось в этот же день, наша команда семинаристов, облаченная в дешевые спортивные штаны и толстовки-худи бледно-сиреневого цвета (эта одежонка у меня до сих пор сохранилась), сидела на скамейках в спортзале, слушая какую-то чушь, которую нес наш наставник. Про грехи, которые захватили мир, и про Откровение, которое его спасет. При этом Ким показывал рукой на меня как пример праведника, которому такое Откровение уже было дано свыше. Но я молча кивал, понимая: молчи — может, сойдешь за не слишком умного.
Самое ценное в первом учебном занятии был обед. Духовно насыщенных после заседания, но проголодавшихся телесно семинаристов позвали в столовую, где и накормили салатом из капусты, рыбным супчиком, свиной котлетой с пюре и даже дали по пакетику яблочного сока.
Признаюсь, однако, что обучение в семинарии продлилось для меня недолго — еще целых двое суток. Да и зачем, если материала для репортажа набрал достаточно, а евангельским терпением я никогда не отличался. Поэтому, когда на третий день наставник Ким произнес какую-то очередную белиберду, выдающую в нем полное незнание канонического Ветхого и Нового Заветов, я ринулся в сложный теологический диспут, а когда богословская дискуссия зашла в тупик, просто встал в позу Остапа Бендера, спорящего с ксендзами, охмурившими Козлевича: «Вот что я вам скажу, товарищ Ким: бога нет, это медицинский факт! И вообще, я, наверное, перейду в конфессию атеистов — там кормят вкусней и разнообразней и любить женщин можно без брака».
Так, едва начавшись, и закончилась моя духовная карьера пресвитера. Зато репортаж я написал, и его даже отметили на редакционной летучке в числе лучших. А выгнали меня из «Российской газеты» только через два года — в октябре 1993-го, и то сугубо по идеологическим и политическим причинам, потому что не поддержал обстрел Белого дома из танков.
Хотя опыт богословских споров и несостоявшегося пресвитерианства мне все-таки пригодился, когда уже после переезда в Москву жил в большой панельной многоэтажке и к нам повадились ходить иеговисты и адвентисты. Однажды я встретил их в дверях с тесаком в руках и в фартуке, забрызганном кровью — в тот момент я как раз разделывал большой кусок свинины, который привезла с Рязанщины подруга жены. Помахивая тесаком, пообещал в следующий раз, если появятся в нашем доме, разделать и их.
«Верите мне?» — спросил главную миссионершу (или миссионерку?).
Похоже, она поверила и передала эту благую весть и другим адептам их учения. Больше не ходили и не ходят.
Так что свою миссию я выполнил. Аминь!
Сергей ПОНОМАРЕВ
Фото: личный архив автора и соцсети.