Путешествие специального корреспондента «НВ» по городам и весям этого удивительного региона с оглядкой на события последних лет
(Продолжение. Начало — в 34-м номере «НВ» за 2015 г.)
Кавказская «Хиросима»
На блокпосту при въезде в непризнанную республику проверяли документы. Арсен, военный из карабахского города Шуши, вышел к пограничнику, дав мне знак сидеть в машине и не дергаться. Не знаю, что они там обо мне наговорили, но мигом пролетев полсотни километров по серпантину, окутанному сильным туманом, мы оказались вскоре в столице Нагорного Карабаха — Степанакерте.
Уже около полуночи на круглосуточной заправке знакомлюсь с ее рабочими. Ужинаем местным хлебом «Жингялов хац» с начинкой из 12 трав, армянин Гагик рассказывает, как после развала Союза и начала войны в 1991-м их семья, бросив дом, вынуждена была бежать из Азербайджана. В подсобке из мешков с зерном соорудили гостю постель, поставили обогреватель — мой приют на две ночи.
Зимой 1991–1992 годов Степанакерт сильно пострадал под артобстрелами и бомбардировками, теперь же почти восстановлен — зазеленели скверы и парки, украшенные скульптурами, работают драмтеатр и краеведческий музей. Но за любым мирным движением — постоянная готовность к войне: в школьных уроках по гражданской обороне и спецкурсах института, в том, как много на улицах камуфляжа, даже во внимательном взгляде прохожего, который, вероятно, все тот же военнослужащий, только одетый по «гражданке». Обычные на вид легковушки, следующие вглубь республики, и те конечной целью имели воинские части.
В 30 километрах от Степанакерта открылась картина, напоминающая декорации к фильмам про апокалипсис — ужасающий размерами город-призрак. Некогда процветавший 50-тысячный азербайджанский Агдам, известный во всем СССР благодаря выпускавшемуся здесь портвейну, стал кавказской «Хиросимой», памятником Карабахской войне. Жутковатая выдалась прогулка по «мертвым» улицам, но нужно было увидеть самому. Развалины богатых дореволюционных особняков и построек советского времени давно заросли чертополохом и одичавшим гранатом. Бывший театр, мечеть, дом культуры, школа, оставшиеся с боев траншеи и рвы, сотни метров колючей проволоки и проржавевшей металлической сетки, пыль, камни… Руины тянулись до самого горизонта, насколько хватало глаз.
Не сказать, что здесь совсем никого нельзя встретить. На окраине в хибарках живут чабаны, пасущие овец. В нескольких кварталах от меня кто-то собирал стройматериалы и металлолом. Наконец, в разрушенном городе действует военная база, а по восточной его границе проходит линия фронта со всеми вытекающими последствиями: минными полями, оборонительными укреплениями и противотанковыми рвами. Последнее выяснилось вскоре после внезапного появления автоматчика. Пока он не подошел вплотную, я отвернулся и на всякий случай заменил в фотоаппарате карту памяти — в карабахском МИДе иностранцам запрещают не то что фотографировать, даже останавливаться в Агдаме. Солдат предупредил о скором начале танковых учений. Дорогу собирались перекрывать…
«Лепота» в Фиолетово
Разбитые дороги через руины Агдама редко используются, в основном военными. По ухабам мимо хорошо сохранившейся старой мечети запылил армейский «УАЗ». Не пытался его останавливать — еще посыпятся неудобные вопросы. Но заскрипели тормоза, из окна высунулась фуражка: «если в Степанакерт или Шуши — к ночи будем». До темноты далеко. Двое контрактников прежде должны были развезти корреспонденцию по частям, раскиданным друг от друга в доброй сотне километров.
Не пропуская ни одной ямы, ни единой кочки, ехали через города Физули и Гадрут, село Сарушен и другие населенные пункты Карабаха. Снова среди на первый взгляд мирной жизни — развалины, оставленные дома, безмолвие, азербайджанские огни по ту сторону фронта. Сержант не винил в ссоре соседних народов ни своих, ни чужих.
Назад в Армению. Не смог проехать поворот на деревню Алидзор. Оттуда над глубоким живописным ущельем к Татевскому монастырю протянулась «канатка» длиной почти шесть километров. Обратно пришлось уже своим ходом, а места в это время года глухие, и снегопад вдобавок. Кстати возвращались с охоты на кабана Араик и Армен. Первый — офицер Национальной службы безопасности, аналога российской ФСБ. Другой — начальник отделения по делам несовершеннолетних МВД города Раздан. Армен пригласил в гости, растопил печь и вскипятил чайник — на улице настоящая зима! Его супруга Аспрам приготовила оладьи из традиционной в этих краях муки «похиндз» (перед помолом зерна пшеницы обжариваются), а дочка Мэри играла на пианино.
Над озером Севан стелилась молочная дымка, машины двигались по трассе не спеша, опасаясь гололеда. У Мартена, директора департамента статистики Центробанка, дорога из Еревана тоже заняла дольше обычного. Наши пути разошлись на развилке у памятника героям фильма «Мимино» в Дилижане. По сценарию шофер Рубик Хачикян как раз из этого города.
В окрестностях несколько русских селений. Необычно встретить среди армянских названий вроде Маргаовит и Антарашен «родные» Лермонтово и Фиолетово. Здесь обосновались две крупнейшие в стране молоканские общины. Их образовали выходцы из царской России, сосланные в Закавказье Екатериной II. Пойманная в Дилижане машина направлялась как раз в Фиолетово. Ремонтники из города Севан Артур и Ашот хотели купить там капусту, которой славятся молоканы. В разгар «капустной кампании» ее рубили, солили, квасили и развозили в бочках по всей Армении. Не уступают по популярности сыр, молоко и творог местного производства.
Интересен уклад фиолетовцев, то, как просто они одеваются. Мужчины носят бороды, женщины прячут косы под платками. Живут все по Евангелию. В иконы не верят, не крестятся, вместо церкви — дом, где по воскресеньям проходят собрания. Пить — не пьют, свинину не едят. Строго постятся, даже скотину в пост не кормят. Современные блага как телевизор или телефон им иметь не положено, хотя у многих есть. Смешанные браки запрещены, поэтому молоканы и внешне сохраняют русские черты. А язык исконный: «ничаво», «надысь», «лепота» — только успевай записывать. Такой этнографический заповедник на родине не сыскать.
Алексей ПИЩУЛИН
Фото автора
(Окончание следует)
