Ночной звонок прервал мой сон. Сразу полезли дурные мысли. Собеседник представился Павлом. Десятый месяц сидит в камере Ставропольского СИЗО. Подозревается в сбыте 7 граммов марихуаны. Утверждает, что дело сфабриковано, просит помощи.
Я понимаю, откуда дует ветер. В прошлом году путем громадных усилий мне удалось спасти от уголовного преследования Александра Безнощенко. Молодой парень девять месяцев был обвиняемым по сфабрикованному делу по статье 228.1 УК РФ и ему «светил» реальный срок — не менее 10 лет. Пришлось обить пороги десятков кабинетов, исписать центнер бумаги, чтобы уголовное дело в отношении невиновного Безнощенко закрыла сама следственная служба УФСКН, а сам следователь отправлен на пенсию.
То есть, для спасения невиновного мне пришлось выполнять работу за людей, которые получают за это зарплату, погоны и звездочки на них! А где же тогда, спрашивается, закон? И для чего нужна армия силовиков? Только, чтобы бросать людей на нары, в СИЗО? А как же российский генофонд? Как же русский мужик, на котором должна держаться страна?
В том, что русского мужика нужно спасать, а не карать оптом и скопом, я не сомневался и раньше, но после ночного звонка «сидельца» убедился в этом окончательно.
— В камерах, рассчитанных на шесть человек, содержатся 10 и более лиц. Спертость воздуха, отсутствие элементарных санитарных норм, запрет на связь с внешним миром, некачественная пища (так ее назвать можно лишь с натяжкой), поссменность сна… Это ведь унизительно, отвратительно, — рассуждает Павел.
И я с ним соглашаюсь. Пеницитарная система в России так же несовершенна, как и общество в целом. Соглашаюсь и с тем, что в тюрьмах России, и особенно в СИЗО, находится чудовищное количество невиновных людей. Мне могут возразить, что всегда есть вероятность ошибки следственных органов и суда. Однако, статистика ужасающе пугает своими цифрами. К примеру, в США, Великобритании, Германии и других цивилизованных странах более 20% рассматриваемых уголовных дел в суде заканчиваются прекращением уголовного преследования обвиняемого или подозреваемого по законным основаниям. В России этот показатель менее одного процента!
Может, в России другие люди, и они совершают особо зверские преступления, за которые не полагается помилование и снисхождение или хотя бы вдумчивое справедливое решение? Почему российские суды избрали такую практику: если арест был избран в качестве меры пресечения единожды, то он продлевается практически автоматически, без проверки и обоснования необходимости дальнейшего содержания за решеткой?
Правда, бывают и исключения. Но это если преследуемый богат. Подходящий пример — «оборонная леди» Евгения Васильева. В таких скандальных, очевидных делах российский суд напоминает провинциальную студентку, переспавшую с половиной общежития, но продолжающую настаивать на том, что она девственница.
На протяжении десяти лет, с конца 2002-гоЕвропейский суд по правам человека, ежегодно рассматривая жалобы граждан России, указывает на необходимость изменения этой ситуации. ЕСПЧ настаивает на внесение поправки в Уголовно-процессуальный кодекс РФ, закрепив в нем презумпцию освобождения до суда и применение ареста только в качестве исключительной меры. Кроме того, Европейский суд рекомендовал создать дополнительные механизмы для профилактики переполнения СИЗО. В частности, четко определить максимальную наполняемость каждого учреждения и вести постоянный мониторинг числа заключенных. Европейский суд отметил, что сейчас начальники СИЗО обязаны принимать всех направляемых к ним заключенных вне зависимости от того, есть ли для них достаточно места.
ЕСПЧ считает, что в этой части полномочия начальников изоляторов должны быть расширены: у них должно быть право отказывать в приеме и содержании новых арестантов, если изолятор уже наполнен до установленного максимума.
Правовое законодательство — ГК, УК, УПК, УГК — жестко ограничивают сроки рассмотрения дел, которые не должны превышать 5 месяцев. А что на самом деле? Следствие и суды завалены делами, разбирательства порою тянутся годами.
Недавно ко мне обратилась ставропольчанка Анна. Её муж сидит в Ставропольском СИЗО почти год, следователь за это время провел с ним всего три процессуальных действия и через каждые два месяца судья Промышленного района Ставрополя продлевает срок меры пресечения.
Анна рассказала, что муж в СИЗО заболел туберкулезом в открытой форме, но продолжает находиться в переполненной камере практически без активного лечения.
К чему мы идем? Чего добивается СИСТЕМА?
А сейчас я скажу, может быть, банальность, но уверен, что это — важно: система СИЗО, как и система правосудия и право-охраны в России нуждается в реформировании так же, как нуждается в гуманизации, пропаганде морали и нравственности наше общество.
Александр ГОРШЕНИН
правозащитник
СТАВРОПОЛЬ
