В минувшее воскресенье прошло 9 дней с момента гибели рейса 9268 в небе над Египтом.
Вспомним эти первые, самые тяжелые дни после ужасной катастрофы. Страна замерла в оцепенении и скорби. Страна оплакивала своих соотечественников. И ждала слов своего президента. Но Путин взял паузу и держал ее 55 часов.
Естественно, одни («майданники», разумеется) стали ёрничать над очередным исчезновением ВВП из публичного пространства: мол, что тут говорить, власть не может защитить нас от ужасных по качеству и вредных по существу продуктов, а от старых самолетов — тем более. И приводили статистику: после Беслана Путин пропал из телевизора на трое суток, после Болотной на четверо, а после убийства Немцова аж на 10 дней…
Приверженцы ныне существующего строя доказывали, что, пока не выяснены все причины крушения рейса 9268, не расшифрованы «черные ящики» — о чем говорить? Соболезнования президент высказал, необходимые указания даны, все государственные структуры активно работают, родным и близким погибших оказывается необходимая поддержка.
Специалисты, склонные к аналитике, объясняли, что, по законам пиара, нельзя появляться рядом с плохой новостью. Иначе люди будут ассоциировать тебя с катастрофой. И я, как человек, проживший определенную часть своего времени на Востоке, почти согласен с этим. И повторю слова мудрейшего из мудрых Ходжи Насреддина (да светится имя его!): «В закрытый рот муха не залетит».
Согласен со всеми точками зрения. И не исключаю, что президент тоже человек, с не железными нервами. А нервный стресс не самое удобное время для публичных выступлений. Наконец, это его дело, президента, выбирать формат и время общения с народом. (Главное, он, по долгу службы, обязан предпринимать всё, чтобы НЕ ДОПУСТИТЬ подобные катастрофы!).
Президент имеет полное право как появляться, так и не показываться. Что-то декларировать или переживать в одиночку. Но мы не просто имеем право, а даже обязаны обсуждать его поведение, его слова, его реакцию, поскольку выбрали его, и он нам подотчетен. Он имеет право не прислушиваться к нашим словам, а мы имеем право реагировать на это, используя свои конституционные права. Это нормальный формат взаимоотношений между президентом и народом.
С другой стороны, мне все же хотелось бы, чтобы мой президент иногда выходил из рамок пиара, требований безопасности и даже здравомыслия. Летает же он со стерхами, гладит тигров и даже спускается в морскую пучину на батискафе…
Поэтому мне, честно говоря, очень хотелось бы видеть его в аэропорту Пулково, где стояли люди, придавленные горем, и ждали известий о рейсе 9268, рухнувшем в Синайской пустыне. Ведь это была самая крупная авиакатастрофа за весь постсоветский период…
Мне бы очень хотелось, чтобы человеческое в нем иногда побеждало президентское. Ведь он сам родом из Питера, и когда там, на Дворцовой площади, собралось около пяти тысяч горожан с зажженными свечами, мне бы очень хотелось, чтобы он был и там. Тут не надо было никаких слов. Просто президент и зажженная свеча.
Понимаю наивность этого желания, но, в конце концов, мы все поднимаемся по трапу самолета, щелкаем пристяжными ремнями и смотрим в иллюминатор на удаляющуюся землю.
…Когда на вторые сутки после крушения глава президентской администрации Сергей Иванов (тоже питерский, как и большая часть представителей властных структур ) приехал в Пулково и возложил свой букет к импровизированному мемориалу — стало теплее.
Еще мне бы очень хотелось, чтобы показали кадры, как в кабинете Путина в Кремле сидят владельцы кампании «Кагалымавиа». Ну, просто сидят.
Не хочу сказать, что компания виновна в катастрофе. Просто хочу, чтобы мой президент посмотрел им в лицо.
Посмотрел в лицо людям, которые два месяца (!) не платили зарплату служащим авиакомпании. Если они экономили на людях, то уж на технике…
Впрочем, дождемся окончательных результатов расследования катастрофы.
Акрам МУРТАЗАЕВ
NB!
Мнение колумнистов «НВ» может не совпадать с точкой зрения редакции еженедельника.
