О том, как вскоре после инсульта ему пришлось побороться еще и с раком простаты, рассказывает известный журналист Сергей Благодаров
(Продолжение. Начало в № 1)
3. Привычный русский абсурд?
Холл института Герцена (Московский научно-исследовательский онкологический институт имени П. А. Герцена, филиал ФГБУ «НМИЦ радиологии» Минздрава России. — Ред.) заполнен больными. Подавляющую их часть составляют женщины после лучевой терапии — лысые, в низко повязанных платках. Многие лица пожраны раком.
Громадная очередь в регистратуру. Одно окошко для прикрепления. Сотни человек сидят часами, боятся отойти. Привычный русский абсурд…
Почему не откроют хотя бы несколько окошек? Ведь денег в Центре — куры не клюют (здесь же всё платное)! Недужные и страждущие ползут со всей России.
После нескольких часов ожидания получил талон на платную консультацию. Наслушался жутких разговоров.
— Нас шесть человек в палате лежали. За три года я одна осталась. В прошлом году последнюю похоронили, Надежду Степановну. Сейчас хожу на облучение, — тетка надкусила вареное яичко. — Правда, я с раком груди вовремя пришла. На первой стадии.
Я сам стал часто думать о похоронах. Сколько придет народу? Где похоронят? Будет ли кому нести гроб?
Все старые люди думают об этом. Сейчас каждое новое ощущение в теле — к болезни.
Хотя какая разница, где покоиться — лишь бы родным удобно было. У меня уже будут новое небо и новая земля — где ни печали, ни воздыхания, а только жизнь вечная.
Платный онколог дал список на обследование. Одних анализов 50 (!) штук — от крови на сифилис до пункции органов мошонки. Сдать кровь, например, 4 тысячи (в поликлинике бесплатно, но сдавать нужно здесь).
Необходимо также пройти уйму консультаций у их специалистов — по 3–5 тысяч рублей каждая. По врачам нужно бегать несколько месяцев.
«Ну их к лешему!», — подумал я. Найду варианты лучше. Не оставит Господь. Возьмет мою руку в свою. Короче, в этот Центр я решил не ложиться.
4. Агрессия равнодушия
Вернулся в районный онкодиспансер на «Войковской».
— Простите, ради Христа. Когда сестра будет? — высохший от рака больной униженно обращается к онкологу Быстрову.
— Ждите, — грубо отвечает тот.
— Я полтора часа жду. Где ее искать?
— Не надо искать. Ждите, — раздраженно бросает онколог.
В диспансере — агрессия равнодушия. Пациент — это блоха, которая кусает самолет. Мы чувствуем себя заранее надоевшими.
— Извините, пожалуйста. Забыли подпись поставить, — девушка просовывает голый череп в кабинет.
— Закройте дверь! — кричит онколог.
Лысая, виновато улыбаясь, возвращается в длинную очередь. В узком коридоре, на железных диванах, в основном люди с пробегом. Но есть и молодые — рак сильно помолодел.
Первым в очереди старик в инвалидной коляске. Онкология его почти дожрала. Перекошенный череп, мутные глаза, проваленный рот. Старик его приоткрыл, а в нем — ничего, черный, как пещера. Ни одного зуба.
Деда сопровождает жена и молодой человек с бойкими веселыми глазами. Когда из кабинета выходил очередной пациент, они поднимали старика и волокли к врачу.
— Подождите! — кричал онколог.
— Но он инвалид первой группы… — отчаянно шептала жена. — Мы уже три часа ждем.
— Ждите! — грубо отрезает онколог.
Врач устал. Ему нужен перерыв. Он больше не желает носить чужие бремена.
Дрожащего старика волокут назад, в коляску. Дряблая кожа свисает с костей растопыренных рук, как у летучей мыши. Инвалид тяжело дышит. Он уже «три раза уничтожен» — именно столько раз его понапрасну поднимали с коляски.
Суетливая возня пациентов понятна. Очередь в постоянном напряжении. Очередник стоит у порога, чтоб никто не проскочил. Все боятся не попасть на прием.
К онкологам невозможно записаться. Ни через терминал — нет свободных дат, ни по телефону — люди не могут дозвониться месяцами.
Попасть на прием можно только из живой очереди. Кто в состоянии доехать, ждут в коридоре часами.
— Следщий! — кричит врач, глотая слоги.
— Идите, — хором говорит очередь с ненавистью. — Кабинет уже освободился.
— И что? Бежать надо? — человек еле поднимается с железного дивана.
В диспансере атмосфера страха, ненависти, обреченности.
— Я с 12-го года к Быстрову хожу, — слышу разговор.
Значит, можно жить и с палачом, имя которому — рак. Спрошу у онколога, если попаду сегодня на прием.
Сижу уже четыре часа. Читаю «Убить пересмешника».
Больше никто не читает. Люди погружены в скорбные мысли: «Господи, за что?»
Но никогда не спрашивай у Бога — за что? Спрашивай — зачем?
5. Ярость обреченных
Я поражался — люди на костылях, в инвалидных колясках яростно ругаются… из-за Крыма.
Я в спор не вступал. Мне он казался диким в онкологической очереди, пропитанной болью, скорбью и чернотой настолько, что это ощущалось просто физически.
Сергей БЛАГОДАРОВ
(Продолжение следует)
