Его странная лирика входит в нас на уровне ощущений.
У всякой деятельности есть границы, у литературы тоже. Но всегда находится кто-то, кто ломает ограду и завоевывает для своего ремесла новые территории. В изящной словесности так поступали все великие поэты. В том числе — Осип Эмильевич Мандельштам.
Стихи Мандельштама трудно, а чаще невозможно объяснить логически. Странная лирика Мандельштама входит в нас на уровне ощущений. Мандельштам был мастер необъяснимого. Тем и дорог.
В семнадцать лет он написал поразительные стихи:
«Я от жизни смертельно устал,
Ничего от неё не приемлю,
Но люблю мою бедную землю
Оттого, что иной не видал».
Первые строчки обычны, все подростки устают от жизни. Но две последние… Кто писал о любви к родине так честно, не превознося до небес предмет обожания? От этой запредельной искренности поэт не отступал никогда.
По крови еврей, по крещению лютеранин, по роду занятий великий русский поэт. Он нигде не свой. Правда, принадлежал к группе акмеистов, вместе с ближайшим своим другом, Анной Ахматовой. Но он был таким же акмеистом, как и она — то есть, просто уникальным поэтом, по формуле Пастернака, «вне школ и систем». И одиночество давало Мандельштаму нечто очень существенное: полную внутреннюю свободу. Ни от кого не зависел, ни к кому не подлаживался, ни в жизни, ни в поэзии.
Мандельштам быстро вошел в круг ведущих поэтов «серебряного века». представить литературный процесс без его имени было уже нельзя. Из всех оценок приведу одну, просто за красоту:
Никто ничего не отнял!
Мне сладостно, что мы врозь.
Целую Вас — через сотни
Разъединяющих верст.
Я знаю, наш дар — неравен,
Мой голос впервые — тих.
Что вам, молодой Державин,
Мой невоспитанный стих!
На страшный полет крещу Вас:
Лети, молодой орел!
Ты солнце стерпел, не щурясь,
Юный ли взгляд мой тяжел?
Нежней и бесповоротней
Никто не глядел Вам вслед…
Целую Вас — через сотни
Разъединяющих лет.
Так видела поэта его ровесница, Марина Цветаева. И так, пророчески, угадала, что полет «молодого орла» будет страшен.
Мандельштам никогда не жил легко, он не был рожден для комфортного быта. Однажды сказал любимой женщине: «Почему ты вбила себе в голову, что должна быть счастливой?».
До сих пор поклонники поэта пересказывают очень характерную историю. Какой-то начинающий автор пожаловался Осипу Эмильевичу, что его не печатают. Реакция была мгновенна — поэт спустил дебютанта с лестницы, крича вслед:
— А Гомера печатали? А Христа печатали?
После революции интеллигенция бедствовала. Тех, у кого не было должности и пайка, голод гнал из Петрограда на более сытый Юг, на Кавказ, в Крым, на Украину. Мандельштам оказался в Киеве, где и ему, и будущим читателям, очень повезло: Осип Эмильевич познакомился с девушкой по имени Надя. С Надей у них случился короткий роман, потом она ненадолго осталась у поэта, потом осталась надолго, потом на всю его и свою жизнь. Впоследствии эта женщина совершила один из самых поразительных подвигов в истории русской литературы.
Постепенно начало сбываться горькое пророчество Марины Цветаевой: молодой орел начал свой страшный полет.
Мандельштам, как и Цветаева, как и все великие поэты, был пророком. Будущее он ощущал точно, до деталей:
«…Петербург! я еще не хочу умирать!
У тебя телефонов моих номера.
Петербург! У меня еще есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса.
Я на лестнице черной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок,
И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных».
Это написано не в тридцать седьмом — это написано в тридцатом.
Все сбудется, но позже: и голоса мертвецов в замороженных телефонах, и дверной звонок, ударяющий точно в висок, и дверные цепочки, так похожие на кандалы…
Через несколько лет Мандельштам написал самое знаменитое свое стихотворение, может, и не определившее, но уж точно приблизившее его трагедию. Зачем он это сделал? Поэт не живет по общим законам: инстинкт творчества сильней инстинкта самосохранения. «Каждый пишет, как он дышит» — эти слова Окуджавы, конечно же, и о Мандельштаме. Поэт, весьма слабо вписанный в официальный литературный процесс, дышал свободно — и писал свободно. Страх перед возможными последствиями не смог сыграть роль кляпа: шестнадцатью стихотворными строчками поэт, по сути, отказывался не только от элементарно приемлемой жизни, но и от жизни вообще:
«Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлевского горца.
Его толстые пальцы как черви жирны,
А слова как пудовые гири верны —
Тараканьи смеются усища
И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей —
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет.
Как подкову, кует за указом указ —
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз
Что ни казнь у него, то малина
И широкая грудь осетина».
Дальше — неизбежное: арест, бесполезные хлопоты немногих друзей (в первую очередь, Ахматовой), ссылка на Северный Урал, в Чердынь, потом в Воронеж, второй арест — и смерть в пересыльном лагере, в Сучане, под Владивостоком. Как умер, точно не известно, по одной версии, от голода, по другой — от тифа. Где могила, неизвестно.
Жизнь Осипа Эмильевича на этом оборвалась. Жизнь поэта Мандельштама, на наше счастье, продолжалась.
Надежда Яковлевна Мандельштам посвятила всю жизнь после мужа — а это больше сорока лет — сохранению его творческого наследия. Она многократно меняла место жительства, то по воле властей, то ради возможности хоть что-то заработать, то просто убегая от вероятного ареста. Одни рукописи поэта пропадали в архивах «органов», другие просто пропадали, третьи терялись, переходя из рук в руки. Но стихи оставались. Надежда Мандельштам сберегала их по своей системе: заучивала наизусть и периодически повторяла, чтобы не забылись. Многие произведения великого поэта дошли до нас только потому, что десятки лет сохранялись в ее голове — добраться до этого сейфа сыщикам режима не удалось.
Всей своей трагической судьбой Надежда Яковлевна парадоксально подтвердила правоту известной фразы великого пролетарского писателя Максима Горького: «В жизни всегда есть место подвигу».
Леонид ЖУХОВИЦКИЙ
