О том, как вскоре после перенесенного инсульта ему пришлось бороться еще и с раком предстательной железы, рассказывает известный журналист Сергей Благодаров
(Продолжение. Начало — в № 1)
23. Выписка
В окна палаты мягко краснел закат. Красный, сухой и спокойный свет солнца обливал Сережу, пришивающего к штанам внутренние карманы. В таких карманах, пришитых внутри каждой штанины, до конца жизни таскают мочеприемники. Когда, к примеру, вырезают мочевой пузырь. В штанине не видно – капает и капает из трубки в животе. Главное, вовремя сливать.
— Не всегда успеваешь, — говорит Сережа.
…Полночь. Стрелки на часах стали на караул. Не могу заснуть. Из соседней палаты пробивается свет. Заглянул – старик лежит, вытянувшись, словно покойник. Безумные глаза глядят в вечность. Он давно не на этом свете, хотя формально живой.
В голове роятся мысли. А именно: как отблагодарить врача за операцию? Много дать – жалко, мало – обидишь. Строгой таксы нет, все гадают.
Больных «с переполненным ртом» мало. Чаще лежат по полису, старики. Я узнавал в коммерческом отделе: платная операция — 180000 рублей.
Меня выручил друг Юра Сорокин. Человек редкой доброты и щедрости. Спас не одного человека. И, безусловно, уже зачислен в небесной канцелярии.
Хотя похвалы ему, кажется, не в заводе. Полно злобных и завистливых людей, о которых даже думать стыдно — как в помои ныряешь. Завидуют и Юрке.
Утром пришел лечащий врач.
— Благодаров, сегодня выписка, — Станислав Викторович обнял меня, как товарища. Жест был сродни сказке. Я чуть не расплакался. Медики с нами не церемонятся.
Мы для них – гудение насекомых. В ординаторской отрываем врачей от компьютеров. Говорят с нами отрывисто, раздраженно.
— Дома ходи без памперсов. Будет капать. Смотри на следы. Включится мозг, научишься блокировать мочу, — учила Маша, снимая последние, не рассосавшиеся швы. Обработала дырки зеленкой, присыпала. Словом, в пять минут все кончила.
Последний раз продираюсь сквозь очередь на химиотерапию.
— У меня уже все вырезали, ничего не осталось, — бормочет старик. Бледный, он бессильно закинулся на спинку дивана.
— У мужа третья стадия. После операции выйду в коридор, наревусь. А в палату захожу, улыбаюсь, — рассказывает одна женщина другой.
Та, что слушает, — с капельницей в вене. Неожиданно встала, поползла в кабинет с табличкой «Рентгенохирургия». Муж несет за ней капельницу, волоча шланг по полу.
— После выписки можно к вам обращаться? – спрашиваю заведующего отделением В.И. Широкорада.
— Конечно. Мы своих не бросаем, — успокаивает Валерий Иванович.
Получил на руки Эпикриз болезни. Окно палаты № 220 светлым квадратом обнимает моих товарищей. Они смотрят на человека с узелком выписавшегося из больницы.
Я бреду к проходной. Неужели – сам? И не вперед ногами?
24. Возвращение домой
Я сплю теперь в тугих белых чулках и бандаже. Перед сном иногда ослабляю бандаж, переставляя липучки.
Сплю, вообразите, все время обоссанный – уж простите за натурализм. Мочой пропитано все — простынь, пододеяльник, одеяло. Чуть повернешься в постели, меняется положение пузыря – порция мочи выливается наружу.
Стараюсь меньше шевелиться. Зажимаю между ног одеяло, чтобы моча впитывалась в него, а не растекалась по всей кровати.
Когда бегу в туалет, зажимаю на ходу крайнюю плоть двумя пальцами, одновременно изо всех сжимая очко. Не всегда получается и за мной тянется мокрый след.
Догадался, что головку нужно зажимать еще в постели. А разжимать уже на унитазе.
На ночь стараюсь меньше пить. Просыпаюсь от того, что и во сне бессознательно сжимаю очко. Вставляю в попу специальные свечи для заживления.
Днем мечу по комнатам, оставляя за собой длинный пунктир капель. Ни капельки этого не стесняюсь — что делать, если «минута» такая. По лужам, вытекающим из меня, можно проследить все мои передвижения за сутки.
Швабра стала главным предметом в доме. Жена весь день бегает с тряпкой. Моча льется при малейшем напряжении — когда чихаю, кашляю или смеюсь.
И я первым делом перестал смеяться.
Через месяц научился контролировать пузырь в состоянии покоя. Вперебежку, через раз, доношу мочу до унитаза — когда он на расстоянии вытянутой руки.
Но выходя из квартиры, я все время в памперсах или урологических прокладках. Протекаю, оставляя разводы на брюках. Противно в сырых портах, да и перед людьми неловко. Например, в магазине.
Стал брать с собою запас прокладок. Встану где-нибудь за дерево, спущу штаны, выну мокрую прокладку, засовываю в трусы сухую.
Стараюсь гулять рано утром, пока нет людей. На траве лежит холодное матовое серебро росы, но по дорожкам земля уже отсырела и почернела. На этих дорожках я когда-то целовал губы любимой, упиваясь их нежностью и влажностью. Теперь у меня другая влажность – в трусах.
— Все это собачья старость и больше ничего, — грустно говорю я себе. – Лишь бы дотащиться до сортира и обратно.
Вы когда-нибудь ходили в памперсах для взрослых? С огромным количеством ваты и марли в трусах? Все пропитывается мочой, растирая до красна ноги.
Так что, господа мои, продолжайте свое «жили-были», пожалуйста, без этого. Завидую вам.
Сергей БЛАГОДАРОВ
(Продолжение следует)
