Ответ на этот вопрос спецкор «НВ» обнаружила на сером рынке фармацевтических средств.
Вот Человек. Живет он потихоньку и обустроено: встает на работу и не берет отпусков перед праздниками. Возит рассаду на свои шесть соток. Празднует Новый год — всегда шумно и как-то немного по-дурацки: сам без шубы, зато с селедкой под шубой на столе.
Бегает за этими, да провались они пропадом, тюльпанами в канун Международного женского. Ест борщ — и нахваливает. Читает в метро очень умные книжки, дышит чьим-то потом и сам, чего уж там, бывает, потеет. Выпивает? Да хоть бы и так!
Человек полон жизни, копит на жизнь, обустраивает жизнь. А оказывается — в диспансере. Вся его образцовая семья, в магазин за хлебом, телевизор по утрам, выгулять собаку, смотаться на дачу — остаются там, далеко, за входом в больницу. Опухоль, — как сказал Солженицын, — задвигает, как стена, и по эту сторону он один. Только не знал тогда Александр Исаевич, что между человеком, который сильно заболел, и обществом, которому вот вообще не до него, все будет не так просто.
Воры в деле
По словам источника «НВ» из крупной российской фармкомпании, в районе 2010 года государство стало закупать на открытых аукционах дорогие лекарства для онкологических, ВИЧ- и прочих тяжелобольных. В соответствии с ФЗ №44 и общим порядком купли-продажи, регламентированным ГК, участвовать в торгах, как и сейчас, мог любой желающий дистрибьютор. Правила простые: кто продает дешевле — у того и покупают.
В результате, на складах в больницах и в шкафчиках у врачей оказались не только залежи зеленки и бинтов, но и серьезных препаратов с приличным ценником. Если тонна перекиси стоит примерно ничего, то 10 флакончиков «поинтереснее», вынесенные под шумок, позволяют «заработать» три месячных оклада. Врачи, зав. отделений, чиновники — все те, кто принимал решения, — тут же придумали, как это дельце провернуть.
Когда гвардия в белых халатах ринулась выносить препараты из больниц, появились скупщики. Последние приносили на свидания к докторам наличные — уносили с собой «интересные» флакончики и формировали их в крупные партии. Сначала пытались реализовывать в аптеки. Дело пошло, но не в гору: льготники стали получать лекарства бесплатно — сбыть все сворованное зеленому кресту стало невозможно. Тогда перекупщики придумали выставить когда-то закупленные государством, отправленные в диспансеры и украденные врачами лекарства снова на открытый аукцион — чтобы продать тому же государству. Круг замкнулся.
Ребята подготовились: зарегистрировали юридические лица (по 5–10 на группировку), получили на них фарм. лицензии. Выбирали небольшие — на поставку 100–200 упаковок за 1–6 млн. рублей — аукционы, подавали заявки, снижали ценники, выигрывали тендеры, заказывали курьерские службы, грузили все свое «добро» в термоконтейнеры и отправляли в больницы.
«О существовании многомиллиардного рынка ворованных лекарственных средств знали все крупные официальные дистрибьюторы, все легальные производители и врачи. На протяжении последних 10–15 лет они наблюдали, как дорогостоящие препараты продаются по цене в три раза ниже отпускной, — сообщает источник «НВ». Лекарства выписываются людям, которым они не нужны, берутся за «мертвые души». «Вот, например, в Санкт-Петербурге сейчас возбуждено уголовное дело: один главврач за 2 года выписала лишних рецептов на 58 млн. рублей. Она ничего не таскала со склада — просто продавала «бумажки на бесплатные раздачи в аптеках»», — продолжает эксперт «НВ».
Государство покупает дважды: у производителя (или официального поставщика) и у вора. На даче рассада пропадает, дома полка не прибита, опухоль растет, а «они» ничего не делают — думает человек, лежа в палате ракового корпуса в ожидании лекарства. Не важно ворованное оно или нет — главное, чтобы его скорее уже принесли. Так-то да, но вообще — нет: хранить препараты по всем правилам — не входит в бизнес фальсификаторов. Купленные «с рук» лекарства валяются в спортивных сумках, багажниках автомобилей, гаражах — да где угодно, только не в вакуолизированных холодильниках при температуре 2–8° C на официально сертифицированных складах. В итоге, активные вещества теряют свои свойства — пациента «матросят» бесполезной терапией в больнице, и он умирает, думая, «какая же все-таки дрянь эта ваша медицина».
Что же получается: человек сидит на остановке и ждет автобус от дома до больницы, у него все болит — а он ждет. Полумертвым выходит из «живой» очереди к врачу в белом стираном халате — вот ему точно можно доверять! Врач берет контрафактное лекарство и начинает его «лечить». Два уголовных дела, по словам Людмилы Мокиной из Росздравнадзора Свердловской области, расследуются прямо сейчас: в Екатеринбурге — по ч. 2 ст. 327.2 УК РФ, по факту подделки упаковок лекарственных препаратов (произведенных компанией «Биокад») и в Санкт-Петербурге — по ч. 4 ст. 159 УК РФ, по факту хищения онкопрепаратов того же московского завода из диспансера (вынесли на 54 млн. рублей).
Силовики в деле
Год назад непонятная компания «Аргентум» выставила на продажу «Трастузумаб» (препарат для женщин, больных раком молочной железы) со скидкой 50% и, обскакав всех официальных дистрибьюторов, почти заработала 20 млн. рублей за поставку в Свердловский областной онкодиспансер партии для 200 пациентов. Женщины лежали в палатах и шумно говорили. Общим у них было: страшная болезнь и лекарство от нее, которое больница — спасибо ей большое! — вот-вот купит.
И больница купила бы, если бы не главврач Вячеслав Шаманский, которому вздумалось на всякий случай уточнить у «Биокада» (как у производителя), все ли там нормально с их «трастузумабом», который идет с красным ценником. Оказалось, уже 2 года завод продает это лекарство только за рубеж и знать не знает о существовании какого-то там «Аргентума». Нехорошо получилось. Доктор Шаманский отправился со всем этим на ковер к Сергею Охлопкову, прокурору Свердловской области — делом занялся начальник управления прокуратуры Андрей Курьяков.
«Выезжаем на склад «Аргентума» — обычное офисное здание, кабинет закрыт, холодильника нет, персонала — тоже. Начальник управления прокуратуры вооружается ФЗ №2202-1 и пишет в «Аргентум» официальное письмо, на которое нельзя просто так взять и не ответить. С требованием предоставить информацию об условиях хранения, сериях и номерах упаковок препаратов, которые вызвали подозрение. Утром письмо ушло в «Аргентум», вечером того же дня их представитель явился в диспансер и отказался от заключения контракта. Руководство «Аргентума» знало, что мы их ждем, что будем проверять их лекарства», — говорит Андрей Курьяков. ФАС за прямое нарушение законодательства о закупках включил компанию в реестр недобросовестных, Росздравнадзор аннулировал ее лицензию — путь на аукционы для «Аргентума» закрылся.
Как рассказал «НВ» Максим Чалков из Следственного комитета Свердловской области, «в доме на Карьерной улице использовали поддельные упаковки лекарств с целью последующего сбыта». «Рутуксимаб» валялся на антресолях, как какой-то хлам. Тем временем МВД и ФСБ Санкт-Петербурга у себя разбирались с больницей, которая закупила онколекарств больше, чем у нее больных. «Лишнее» — на 59 млн. рублей — украли. Совпадение? Не думаем: петербургские оперативники установили, что препараты ушли на Урал и даже нашли человека, который «засветился» в обоих преступлениях: воровстве у питерской больницы и сбыте контрафакта — свердловской. Предполагается, что речь идет об одних и тех же лекарствах — но это экспертиза еще покажет. А пока подозреваемый «сидит» в Питере — известно только, что не в «Крестах». Когда там с ним «закончат» — отправят к екатеринбургским следователям.
Или вот еще случай: в марте-апреле 2018 г. в прокуратуру Свердловской области обратился Росздравнадзор Краснодарского края: непонятная компания «МедикоФарм» поставила в местную аптеку № 506 три подозрительных упаковки «Несклера» (препарат для лечения рассеянного склероза, выпущенный «МираксБиоФармой») — на 200 тыс. рублей. Опять связались с производителем — опять он ничего такого не знает. Снова операционная группа «навещает» серую компанию — на это раз в закрытом городке Новоуральске (Центральный пр-д, 14). Склада нет, персонала нет — Следственный комитет возбуждает уголовное дело.
Кажется, по схеме «украл качественное лекарство — перепродал испорченное — человек отлечился и умер» работают мошенники по всей стране. Проверять каждую партию — дорогое удовольствие: для экспертизы нужно 10 ампул, тысяч по 50 каждая.
Чиновники в деле
«Надо что-то делать», — говорит Андрей Курьяков. И оказалось, уже делают: по словам Ольги Малевой, советника руководителя Росздравнадзора, с 1 февраля 2017-го в РФ проводится эксперимент по добровольной маркировке лекарственных препаратов. В системе 5967 участников, промаркировано 718 лекарств — это более 10,7 млн. «интересных» флакончиков. «Маркировка рано или поздно поставит на этом бизнесе жирный крест. У каждой упаковки будет код, по которому можно проследить перемещение средства от производителя к пациенту в больничной палате. Воровать и перепродавать станет тяжело — останется ждать, когда серый рынок захлопнется», — говорит источник «НВ» из российской фармкомпании-участника пилотного проекта.
«За последние два года в Узбекистане были выявлены случаи продажи в аптеках контрафактных и фальсифицированных российских упаковок «Кортексина» (неврологический препарат для людей, перенесших инсульт)», — рассказывает Андрей Ахантьев, директор по экономической безопасности «ГЕРОФАРМ», также участвующей в проекте.
«В 2012 году в Ростовской области возбуждены уголовные дела против мошенников, которые производили фальсифицированный «Герцептин» (глава криминального бизнеса приговорен к 12 годам колонии в 2014-м). Наряду с подделкой лекарственных средств, выявлялись факты «вторичного оборота» украденных из больниц препаратов по демпинговым ценам. Это когда пациенту по госпрограмме назначают препараты. В процессе лечения он умирает, врачи списывают средства и продают их на форумах «Рак победим», «Онкофорум», «У-Мама» по цене в 4 раза ниже», — рассказывает Александр Быков, директор по экономике здравоохранения ЗАО «Р-Фарм» — компании, которая тоже в деле. А дальше вы сами знаете: лекарство попадает к перекупщикам, те хранят его как попало — и уже испорченное продают другой больнице.
Меж тем, по новому ФЗ №425 все препараты, произведенные после 2020 года, должны быть промаркированы. Это означает, что личный код каждой упаковки будет заноситься производителем в специально разработанную базу. В больницах будут стоять новенькие устройства, позволяющие его просканировать и посмотреть, кто произвел лекарство и откуда оно сюда попало. «В ЕС этот процесс занимает 5–7 лет. В России планируется проделать его за 2–3 года», — комментирует Андрей Ахантьев из «ГЕРОФАРМ».
«Все, что можно сделать на компьютере, можно и подделать на компьютере. Где гарантии?», — опасается Андрей Курьяков из прокуратуры Свердловской области. «Data Matrix код можно подделать, но это не имеет смысла при работе всей системы: повторное обращение лекарства вызовет сигнал тревоги, невозможность легальной продажи, блокировку серии в целом и оперативное реагирование правоохранителей», — отвечает Андрей Ахантьев. Того же мнения придерживается и Александр Быков из «Р-ФАРМ»: «Происхождение и движение упаковки лекарства может быть отслежено в реальном времени и, если надо, приостановлено. В таких условиях подделка маркировки теряет всякий смысл».
Ну, хорошо, а как быть с тем, что еще несколько лет в больницы точно будут попадать «старые» препараты? И все это время, получается, людей будут лечить контрафактом до смерти? «До вывода из оборота выпущенных ранее ЛП», — уточняет Андрей Ахантьев. Прокуратура Свердловской области с таким положением дел мириться не намерена. На территории субъекта ввели изменения в контракт, который заключается с фирмами перед поставкой лекарств в больницы. Теперь поставщик, выигравший аукцион, обязан вместе с лекарством вынуть и положить гарантийное письмо от его производителя, в котором сказано, что препарат легальный и неиспорченный.
В других регионах России о «гарантийке» знать не знают, а это означает, что надо ее срочно вводить — или быстрее уже запускать обязательную маркировку. Хотя бы на серьезные онко- и ВИЧ-препараты. Пока же, чтобы понять, испорченное лекарство или нет, надо, чтобы… человек умер.
А так-то онкология — никакой не приговор. Болезнь можно излечить или ввести в ремиссию: человек будет жить с ограничениями, но — жить. Когда же пациентов «лечат» стухшим контрафактом, они действительно проходят курс химиотерапии и умирают.
Юлия ЧЕРНОВА
спецкор «НВ»
ЕКАТЕРИНБУРГ — МОСКВА
