СВОИМИ РАЗМЫШЛЕНИЯМИ, НАВЕЯННЫМИ ЧТЕНИЕМ НОВОЙ КНИГИ ИЗВЕСТНОГО ЭКОНОМИСТА И ПУБЛИЦИСТА ГЕННАДИЯ ЛИСИЧКИНА, ДЕЛИТСЯ ПОЛИТИЧЕСКИЙ ОБОЗРЕВАТЕЛЬ «ДВ» АЛЕКСАНДР ВОЛКОВ
Когда рушился Советский Союз, когда его цинично терзали властолюбцы, нарциссы и просто амбициозные, но бездарные политики, мы, граждане этой великой страны, ничего не сделали, чтобы ее защитить. От внешнего врага, от фашистов, спасли, заплатив огромную цену, а от внутреннего развала – нет. Почему?
Потому что, когда Союз рушился, мы еще не чувствовали со всей остротой, ЧТО теряем. Потому, что у каждого из нас в этой стране не было по сути ничего своего. Не было столь лично ценного, что мы бросились бы защищать.
ЭКОНОМИКА НИКОГДА НЕ БЫЛА «НАРОДНЫМ ДОСТОЯНИЕМ»
Причин распада Советского Союза уже названо достаточно много, но есть ПРИЧИНА с большой буквы, возможно, главная.
Книга Геннадия Лисичкина (Г. С.Лисичкин. «О наших реформах и реформаторах. Очерки». М., ИЭ РАН, 2011) издана в серии «теоретическая экономика». Давно сказано, что нет ничего практичнее хорошей теории. Собравший в книге свои очерки за многие годы, автор рассказывает в начале о теоретической дискуссии 60-х годов, одним из ведущих участников которой был он сам. Уже тогда, по мнению многих, существовала реальная возможность реформировать Советский Союз, реализовать рыночную идею и тем самым избежать жестоких потрясений 90-х годов. Уже стало ясно, что «хорошей теории» у руководства страны как раз и нет. Старая, мобилизационная, модель экономики, как-то работавшая в пору индустриализации страны, и то за счет разорения крестьянства и множества жертв, неплохо служившая во время войны и первых лет восстановления разрушенного хозяйства, в шестидесятые обнаружила свою несостоятельность, непригодность в изменившихся условиях.
Кому-то в то время казалось, что спор идет схоластический – о регулирующей роли закона стоимости, о том, стал ли труд при социализме непосредственно общественным…Но Лисичкин, получивший блестящее образование в МГИМО и, кроме того, проработавший несколько лет председателем колхоза, вбрасывал в эту дискуссию жизненные факты. Он показывал, что экономика, в которой нет собственника, которая работает без оглядки на рыночный спрос, то есть на реальные потребности людей, не может быть жизнеспособной. «Основным экономическим законом» ортодоксы называли «все более полное удовлетворение постоянно растущих потребностей общества» и «всестороннее развитие его членов», а на деле производились продукты не для людей, а для выполнения и перевыполнения плана, спущенного «сверху», для отчета перед чиновниками. Крестьяне пахали и сеяли не для того, чтобы получить полноценный урожай, который принесет им доход, а для того, чтобы занять землю тем, что велено, завершить сев к установленному сроку или досрочно, собирали урожай, теряя до половины и двух третей его, лишь бы очистить поля – опять же для радости глаза высокого и даже не очень высокого начальства, за то и получали жалкие поощрения. Бессмыслица, дефицит всего и вся, нищета в конце концов – вот результат якобы особого, непосредственно-общественного характера труда при социализме.
Экономика, все материальные богатства числились «народным достоянием». Но у конкретных заводов, у земли или животноводческих ферм не было полноправных хозяев, заинтересованных в выгодном хозяйствовании, в расширенном воспроизводстве, в том, чтобы все произведенное было нужно людям и продано им. Экономика, основанная на иллюзорных постулатах, на догмах, которые и защищали в своих агрессивных статьях псевдоученые, яростно нападавшие на «рыночника» Лисичкина и других трезво мыслящих экономистов, не могла дать народу то процветание, при котором он дорожил бы и условиями жизни в стране, и общественным строем, и счастьем «работы на себя», любимым делом.
Нам скажут: ну, вот добились рынка, и что?
Разве о том мы мечтали, что имеем сейчас? И разве за то боролись, что получили? За это вот жуткое расслоение в обществе, главные герои которого олигарх и нищий? За то, чтобы в экономике господствовали госкорпорации, а мелкий и средний бизнес жался на ее периферии? Чтобы весь экономический оборот действовал только при коррупционной «смазке»? За то, чтобы наемные работники капитала были бесправны и беззащитны?
Нет, весь негатив у нас не от рынка, а от извращений в его организации, от монополизма, от того же беспардонного вмешательства в экономику чиновничьего государства. Но откуда же эта его бесцеремонность, произвол и своеволие чиновников?
ТОРЖЕСТВО «НОВОГО КЛАССА»
”Коммунистическая революция, совершавшаяся во имя уничтожения классов, — писал в свое время югославский политический деятель Милован Джилас, — привела, не в пример прежним революциям, к сверхгосподству исключительно одного нового класса”. Этот новый класс — бюрократия, а точнее сказать — политическая бюрократия. Он не только несет в себе все черты прежних классов из истории человеческого общества, но и выделяется определенной самобытностью, новизной. Свое могущество, привилегии, идеологию, привычки новый класс черпает из некоей особой формы собственности. Это – коллективная собственность, прежде всего – государственная, то есть та, которой он управляет и которую распределяет ”от имени” нации, ”от имени” общества. Таким образом, власть непосредственно конвертируется в собственность и обеспечивает властителям все возможные блага.
Черты этого «нового класса» Лисичкин видит и в современных наших политических элитах. Только современная бюрократия сумела легализировать и упрочить свои привилегии, шаткие прежде. Ведь если в советские времена чиновник лишался своей должности, он автоматически лишался и дачи, и машины, и спецпайков, и специального медобслуживания…Помнится, даже Президента СССР Горбачева начали выселять из элитной квартиры еще тогда, когда он не успел закончить свою речь об «отречении от престола». В ходе приватизации «новый класс» исправил эту «несправедливость». Он ухватил самые жирные куски приватизируемой собственности.
Этот класс с большим запозданием, но осознал неэффективность прежней экономической системы и сам начал ее реформирование. Более того, он, можно сказать, перестроил и даже диверсифицировал сам себя. Он выделил из своей среды и «демократов», таких, как Ельцин (или Кравчук, Шушкевич), и крупных капиталистов, банкиров, назначил ”олигархов”. И он, по сути, не отдал никому ни власти, ни собственности, основательно изменив условия жизни населения.
Необходимость считаться с разбуженными и вышедшими на улицы массами подвигла трансформировавшийся класс к созданию демократических институтов, рынка, даже формированию гражданского общества. Так новый класс самосохранился. Его гены живы сегодня во всех тех партиях, которые вошли в Думу. Что властные, что привластные, что оппозиционные. Все они привержены державничеству, государственности, что и влечет за собой во внутренней жизни усиление контроля государства над собственностью, над рынком, следовательно – над гражданским обществом, а вместе с тем – прилив национализма и осложнение отношений с внешним миром. Именно потому, что у власти остается, хотя и модифицированный, но тот же по существу «новый класс», не удается, сколько об этом ни говорят, разделить власть и собственность, политику и экономику. Также не удается по-настоящему разделить законодательную и исполнительную власть, а теперь никто и не спорит, что они слились еще теснее. По-прежнему, хотя, быть может, не столь откровенно, как раньше, государство опекает судебную власть, не давая ей полной самостоятельности, свойственной подлинной демократии.
Что же можно сделать уже теперь для ограничения господства нового класса, для сдерживания его аппетитов? Говорят, что главное – это минимизировать вмешательство государства в экономические отношения. Если на любом государственном рычаге можно паразитировать, то, если этого рычага нет, паразитировать не на чем. Наверное, это в принципе правильно. Однако прав Геннадий Лисичкин, говоря, что странно было бы ждать хорошего результата, «когда бороться с бюрократией поручают той же бюрократии». И невозможно противостоять «новому классу», пока избирательное законодательство во многом ограничивает права граждан, вплоть да невозможности проголосовать «против всех». А еще – предстоит преодолеть некую нашу болезнь, ментального, я бы сказал, характера.
ВСЕ БЕДЫ В РОССИИ ОТ ВЪЕВШЕГОСЯ В НАС ХОЛОПСТВА
Так писал выдающийся историк В. О. Ключевский. В своей книге Лисичкин вспоминает другого историка – Карамзина, который по поводу жестокости царя и терпения народа замечал: «Если он (царь) не всех превзошел в мучительстве, то они превзошли всех в терпении, ибо считали власть государеву властию божественною и всякое сопротивление беззаконием».
Может, и впрямь оттуда, из глубины веков, идет не только долготерпение, но и пристрастие большой части наших людей к власти «сильной руки», авторитарной и даже тоталитарной (в той мере, в какой многие сегодня стали слишком часто вспоминать товарища Сталина). Наши «народные массы», ошалевшие от шоковых перемен, от гигантских денег, которые крутятся вокруг, но, как та бражка, что по усам текла, а в рот не попала, вызывают только неудовлетворимую жажду красивой жизни, напуганные внутренними войнами, террористическими актами, ставшими будничными убийствами и невыплатой заработанных денег, с радостью бросаются на шею каждому, кто предстает перед ними «крутым» и через слово употребляет эпитет «жестко»: вот она, «железная рука», что наведет порядок!
Почему нам не мыслится упорядоченность жизни, достигаемая не репрессивными мерами, а иными, цивилизованными средствами? Почему снится диктатура, а не сильное легитимное государство, основанное на демократическом разделении власти и сотрудничестве ее ветвей, на принципе прозрачности их действий и всенародном контроле – на тех завоеваниях цивилизации, которые уже хорошо известны? То есть государство, сильное народом, а не вождем? Что же за больной ген коренится в нашем люде и побуждает то к тупой покорности, добровольной униженности, готовности водрузить себе на шею очередной смазной сапог, то к безрассудному бунту? Может быть, это с отчаяния, что революции и реформы «сверху», многочисленные смены властей не меняют нашей жизни, что живем мы хуже европейских, а теперь уже и азиатских соседей, что при всем громадье планов и замыслов «что ни делаем, не идут дела», как в той песенке про остров невезения, которую вспоминает в книге Геннадий Лисичкин: «крокодил не ловится, не растет кокос»? Исконные пороки — воровство и пьянство – не только не изживаются, но даже выходят на какой-то новый уровень, превращаясь в коррупцию и наркоманию… Тоска понятна, но почему избавление от бед видится в средствах, которые уже опробованы нами и не принесли радости?
Написав все это, я задумался: а не грешу ли уже против истины, если принять во внимание самые недавние события – ход последних выборов в Думу и реакцию на них, протестные выступления в Москве и Санкт-Петербурге, других городах? Как бы ни стремились наши власти привычно свалить все эти явления на происки зарубежных недругов, на мой взгляд, в стране, в обществе, в народе нашем именно в последние дни или месяцы произошло нечто очень существенное. С протестом против того, что многое решается без их участия, вопреки их воле, при унизительном игнорировании их мнения выступили не только и прежде активные граждане, но и некие новые слои, ранее пассивные. Я наблюдал это даже на близко знакомых людях. Те, кого можно, хотя и с достаточной мерой условности, отнести к среднему классу, только образующемуся в нашей стране, прежде отмахивавшемуся от политики, мол, «грязное дело», считавшего даже модным эту отрешенность, ценившего только профессионализм, теперь будто очнулись: нет, так нельзя! Молодые, но уже опытные, знающие себе цену, много получающие за свой труд, путешествующие по всему миру, разносторонне развитые и всем интересующиеся, сочиняющие свои песни, и слова, и музыку, владеющие Интернетом и уже использующие его для общения и самоорганизации, вышли на улицы с цивилизованным протестом.
Нет, они не хотят бунта и революций, они начинают понимать, что они – сила, которую власти не могут не слушать и, тем более, не услышать. Может, эта их вера в чем-то еще и наивна, иллюзорна, но и она – сила.
С этим связаны и мои надежды. Поэтому я и утверждаю сегодня: нет, мы уже не бандерлоги, цепенеющие от взгляда и шепота удава!
Под этим углом зрения я и прочел книгу Геннадия Лисичкина, хотя она, несомненно, гораздо более многогранна и богата по содержанию.
