Его дорога к храму

Год назад трагически погиб испытатель парашютных систем Пётр Задиров.

До этого нелепого случая Петр Иванович, входивший в элитный отряд испытателей парашютов, мог не единожды погибнуть во время тысяч прыжков с самолетов и вертолетов, но всякий раз, попадая в экстремальную ситуацию, оставался цел и невредим. Этому чуду, как считал испытатель, способствовала молитва матери, во имя которой он и сам стал глубоко верующим христианином, успевшим за недолгую свою жизнь построить три храма, один из которых венчает южный краешек Земли — Антарктиду. Об удивительном человеке — Петре Ивановиче Задирове, о его благородных делах и поступках, о его дороге к Храму — наш сегодняшний рассказ.

Вышло так, что впервые об этом легендарном человеке я услышал из уст председателя Союза журналистов России Владимира Соловьева, который много лет, задолго до прихода в СЖР, водил с Задировым крепкую мужскую дружбу, чем откровенно гордится. Вот и в состоявшемся разговоре Соловьев не преминул подчеркнуть, что до сих пор чтит Петра Ивановича за участие в собственной судьбе. А еще за то, что во многом благодаря Задирову, будучи еще начинающим телерепортером, всем сердцем прикипит к экстремальной журналистике, примет участие (вместе с Задировым) в ряде уникальных экспедиций на крайние точки Земли, снимет несколько документальных фильмов об Арктике и Антарктике, главным из которых, пожалуй, станет его пронзительный киноочерк «Храм в Антарктиде» — о самом Задирове.

Именно Соловьев в ходе одной из регулярных наших встреч вспомнит о Задирове и о том, что случилось в тот роковой день, 15 марта 2020 года. Слово за слово, и у нас с председателем СЖР сложился длинный разговор о верности профессии и христианской чести, о вере и служении Отечеству. А еще — о дружбе, бескорыстии и о многом другом, о чем и хочется рассказать без купюр.

Из биографии Петра Задирова

Он входил в элитный отряд испытателей парашютов, созданный еще в 70-е годы. 15 человек на всю страну. 15 бесстрашных мужчин. И в этой же обойме — он. Простой паренек из села Новоникольское, затерявшегося в степях Оренбургской области и насчитывавшего всего несколько дворов да сотню-другую жителей.

С малых лет мечтал летать. Как отец, военный летчик. Сбитый однажды во время войны, он попал в немецкий концлагерь, но сумел выжить и вернуться домой. Пусть и ненадолго — подвело подорванное в плену здоровье.

Трижды Петр пробовал поступить в летное училище и столько же раз не проходил строгую медкомиссию. И все это время мама Мария Алексеевна, не особо желавшая видеть сына летчиком, молилась, тем не менее, за него, и бог по-своему принял молитву матери — дал все же пацану путевку в небо, пусть и в совершенно ином качестве.

Из воспоминаний Петра Задирова:

— Как-то раз услышал передачу про Ижевский аэроклуб, про прыжки с парашютом. Отыскал его на карте. Поехал. Чтобы расправить крылья, устроился работать грузчиком. Но главное — начал прыгать. Потом, поступив в Московский гидромелиоративный институт, перебрался в Москву, где прыгал уже на полном серьезе — в Центральном аэроклубе, в составе нашей сборной. К моменту окончания института я уже был мастером спорта и лейтенантом запаса (благодаря военной кафедре вуза). Мои документы ушли в штаб ВДВ. По всем раскладам, я назначался в Псковскую дивизию ВДВ начальником парашютно-десантной службы, поэтому стал с нетерпением ждать призыва на контрактную службу. У меня ведь уже была семья, мы жили в общежитии в Москве, я кое-как перебивался с работой. Но что-то, видно, не срослось. Шел декабрь 1979-го, наши войска вошли в Афганистан, и человек, который занимался моими делами, отправился, как я понял, туда же, хотя мне сказали — уехал «на юг».

К весне мне неожиданно предложили попробовать свои силы в НИИ автоматических устройств (позднее был переименован в НИИ парашютостроения. — Ред.), где занимаются конструированием и испытанием парашютных систем с филиалом в Киржаче. 

В Москве-то без московской прописки я вряд ли закрепился бы, а в филиале — попроще. Тем более, что однокашник моего друга, спортсмена-парашютиста, выпускника МАИ, служил в Киржаче заместителем директора. Он сказал, что НИИ набирает людей. Несколько месяцев ушло на то, чтобы мою биографию проверили спецслужбы. Так я стал испытателем парашютных систем. И очень скоро понял: это то, что я искал.

Это не укладывается в голове…

— Понимаю, что тяжело такое вспоминать, и все же… Как погиб Задиров?

— Так уж сложилась череда необъяснимых обстоятельств… — Соловьев замолкает, подбирая нужные слова. — Спешил в церковь, на службу, в Тушино, и поэтому, очевидно, решил сократить путь к храму по ж/д путям. Вынырнувший откуда ни возьмись поезд затормозить не успел. В этот день с утра зарядила невероятно сильная метель. Возможно, по этой причине Петр Иванович не заметил приближавшийся состав…

Случившееся просто не укладывается в голове. Ведь столько раз Петр Иванович рисковал, оказывался на волосок от смерти, но все заканчивалось благополучно. Он вынес гибель друзей, тяжелые зимовки в Заполярье, и не сломался. Всю свою жизнь, считай, Задиров испытывал парашюты в экстремальных условиях, пережил множество чрезвычайных ситуаций, которые — ради чистоты эксперимента — сам же чаще всего и провоцировал в небе, а перед лицом возникшей на земле опасности оказался, увы, бессильным. Сказать, что мы — друзья, коллеги, близкие — были потрясены, значит, ничего не сказать.

Незадолго до этого случая (я как раз был в командировке) он написал мне, что хотел бы встретиться, поговорить. Вернувшись в Москву и помня о просьбе старшего друга, я ответил, что готов пересечься завтра, и он вроде бы согласился. А на следующий день его не стало…

— И о чем он хотел поговорить, так и осталось тайной?

— Да. Но, судя по всему, его что-то беспокоило. Во всяком случае, как рассказывали потом близко знавшие его люди, в последние дни Пётр Иванович ходил сам не свой и был необычно рассеянным, каковым никто его раньше не видел. Видимо, именно такое состояние и стало причиной трагедии.

Петр Иванович ушел, оставив на земле несколько великолепных храмов, одни из которых построены самим Задировым, другие — при его непосредственном участии. Проводить его в последний путь, несмотря на строгие ограничения из-за пандемии, пришло огромное количество народа. Приехали монахини из Серафимо-Дивеевского монастыря, в реставрацию которого Задиров, член попечительского совета храма, вложил огромные личные средства. Здесь, на монастырском кладбище, согласно воле покойного, его и похоронили. Кстати, отпевал Петра Ивановича архиепископ Горноалтайский и Чемальский Каллистрат — тот самый священнослужитель, кто, еще будучи простым монахом Троице-Сергиевой лавры, стал первым настоятелем храма святой Троицы, построенного Задировым в Антарктиде, и долгие годы поддерживал дружеские отношения с меценатом.

1012-й. Роковой, но не последний

— Многие из коллег, написавших год назад о гибели испытателя, вспоминали его 1012-й прыжок как о точке отсчета его другой жизни…

— Для Задирова он мог оказаться отнюдь не крайним, как осторожно говорят авиаторы о каких-либо заключительных событиях в жизни, а действительно — последним.

Это было зимой 1981-го, в Киржаче, на летно-испытательной базе. Перед Задировым стояла задача проверить работу новейшей парашютной системы типа «крыло» в условиях низких температур.

В тот раз у него не раскрылся основной, то есть, испытываемый, а запасной сработать просто не успел — слишком мало, всего около 800 метров, оставалось до земли. Но Петр Иванович чудом остался жив! Второй раз он мог неминуемо погибнуть, и вообще превратиться в пепел, во время испытаний парашюта для пожарных, когда из-за череды непредвиденных случайностей приземлился на линию ЛЭП с напряжением в сотни киловольт. Но опять-таки чудом остался цел и невредим.

Можно сказать, вся сознательная жизнь Петра Задирова была связана с риском — на его счету свыше трех тысяч прыжков с парашютом, и он помнил, кажется, любой из них — и каждый мог оказаться роковым, потому что в эти мгновения, когда ноги оторвались от борта самолета, ты уже не владеешь своей судьбой.

Из воспоминаний Петра Задирова:

— 1200 метров — это минимум, с которого на испытаниях прыгают. Но в тот день, 12 февраля (я теперь отмечаю его как второй день рождения), из-за облачности установленные на земле камеры (они должны фиксировать все происходящее в небе) на этой высоте нас не видели, поэтому операторы попросили снизиться. А я уже готов, рампа открыта, самолет большой — четырехмоторный Ан-12. Командир запрашивает, можно ли спуститься? Надо — так надо. Снижаемся до 1000. Для обычного, серийного прыжка — ничего страшного. Но операторы по-прежнему не могут ухватить нас в разрыве облаков. Снизились еще чуть-чуть, до 800 метров, камеры нас, наконец, «схватили», хотя это уже высота раскрытия. И я пошел. Секунда, вторая, третья… Вижу, однако, что парашют не открывается. Надо отцепляться, прежде чем открывать запасной. И тут клинит замок, который должен отцепить основной. Высоты уже просто нет. Судорожно соображаю, почему механизм не сработал. И понимаю, что попала вода в тоненькие пазы замка, надо растопить лед ладонью. Сбрасываю перчатку, пару раз теранул, утонула гашетка, основной отстегнулся, запасной же только начал наполняться. Поздно. Глухой удар. У меня мысль, что живой, это я понимаю. Вижу небо. Вижу: самолет крыльями машет, прощается. Еще вижу, что вокруг меня снежный саркофаг. В такой горячке я могу не почувствовать сразу, что сломано. Если позвоночник, тогда ни руки, ни ноги не должны работать. Начинаю шевелить руками и ногами. Пытаюсь встать. Ноги складываются, но встают. Я весь в снегу. Попал в бровку сугроба, который образуется, когда роторные машины чистят полосу, они наметают отвалы. Полтора метра сюда — ледяная корка, полоса. Полтора метра в ту сторону — ковыль летного поля, мерзлая земля. Попади я туда — ничего бы не осталось. Нераскрывшийся запасной парашют просто удлинил мой тормозной путь в сугробе. Других шансов выжить у меня не было.

Помню, везут меня на каталке по коридорам 67-й больницы, а рядом бежит девочка, которой надо записать причину происшествия. Я говорю: упал. Откуда упал-то? С самолета. Она и пишет: упал с самолета. А с какой высоты? 800 метров. Она все это написала. А у меня — ни одного перелома. Только незначительные ушибы.

В случае с ЛЭП — другая история. Март месяц. Надо было выбрать соответствующую площадку для прыжка. Выбрали где-то под Тверью. Выбросили. И я вижу среди леса небольшую просеку. То ли дорогу начали проводить, то ли газопровод вести. Валяются деревья поваленные, где-то торчат пни. Это все прикрыто снегом. Я начинаю моститься на эту просеку. А у самого на душе не очень приятно. Все внимание — на землю. И вдруг появляется такой звук непонятный. Вдруг вижу: иду в провода. И только потом замечаю две опоры, они стоят в лесу, поэтому их не видно с высоты. И тут слышу истошный крик с земли — провода! А это не просто провода — ЛЭП Калининской атомной станции на Тверь идет.

Я успеваю пригнуть голову и увернуться от нижнего провода. Купол нанизывается, гаснет. Провод провисает. Я же своим весом начинаю перетягивать стропы. Мелькает мысль: сейчас замкну собой землю — и все. Но я благополучно перелетел и упал в снег. Провод, освободившись от моего веса, освободился, самортизировал, ударил верхний. Произошло короткое замыкание. Последовала мощная вспышка, как атомный взрыв. И потом, рассказывали, сработали предохранители на подстанции. И город Тверь оказался без света.

И стал теплее север

— Как вы познакомились?

— Начну с того, что Петр Иванович прошел через всю мою журналистскую биографию. А познакомились мы с Задировым в первые месяцы моей работы в Телевизионной службе новостей, куда я пришел сразу после журфака МГУ, и где делал свои первые практические шаги на телевидении под предводительством Эдуарда Сагалаева и Олега Добродеева сначала в качестве редактора, а потом и корреспондента. И вдруг этот звонок от Задирова, предложившего мне… слетать на Северный полюс. А буквально за несколько дней до этого мы с коллегами как раз обсуждали эту тему: хорошо бы махнуть куда-нибудь «на севера».

— На тот момент Задиров оставался испытателем парашютов?

— В прямом смысле — нет, хотя, по сути, продолжал испытывать парашютные системы, предназначенные, правда, не для спасения людей, а для десантирования грузов в самые отдаленные точки планеты, куда ни доехать, ни доплыть обычным путем нельзя, а самолетам там садиться просто негде. Дело в том, что в 1989 году специально «под Задирова» Госкомгидромет, одним из руководителей которого в те годы был легендарный Артур Чилингаров, предложил создать спецавиакомпанию «Антэкс-полюс».

Ее основной задачей стала доставка необходимых грузов способом парашютного десантирования в труднодоступные районы земного шара, в том числе в Арктику для дрейфующих там российских полярных станций. А это не только техника, топливо и продовольствие, но еще и письма, другие столь же важные для полярников «мелочи».

Хотя доставить груз по воздуху — еще полдела. Не менее важная часть работы — как его сбросить. Для этого, собственно говоря, Чилингаров и пригласил Задирова. И Петр Иванович решил эту острую проблему весьма просто: для десантирования грузов с воздуха он предложил использовать две платформы, между которыми вертикально укладывался многослойный картон. При приземлении он сплющивается, амортизирует и тем самым тормозит.

— Почему Задиров вышел именно на тебя?

— Меня порекомендовал ему кто-то из коллег: мол, молодой парень, интересуется путешествиями. После того звонка мы с ним встретились. А вскоре я уже торопился к Сагалаеву с заявлением на командировку. Ту ксиву с визой шефа и указанием конечного пункта маршрута — Северный полюс — я храню до сих пор. Не только как реликвию. Это командировочное удостоверение очень помогло в личной жизни. Ведь мы с женой как раз в это время собирались расписаться, и пошли подавать заявление в ЗАГС. Это был декабрь 1990 года, а нам говорят: есть места только на февраль-март. Я взмолился: «Вы что, я на Северный полюс собрался!». И показываю командировочное. У работника ЗАГСа волосы дыбом встали: «А 29 декабря вас устроит?» — «Еще как!».

— Как прошла та первая командировка на Северный полюс?

Прежде чем ответить на этот вопрос, Соловьев показал мне «самые оптимистические» весенние кадры, которые он вместе с Романом Карменом снимал в начале 90-х годов прошлого века в окрестностях бывшей советской антарктической станции «Молодежная»: красивые завораживающие пейзажи, мирно семенящие по льду пингвины…

— Сказка, ничего не скажешь… Но большую часть года этот огромный и загадочный континент выглядит совсем по-другому, настраивая немногочисленных его жителей, десантировавшихся сюда с «большой земли», на долгое затворничество и борьбу за выживание, как на другой планете, — говорит Владимир.

— Надо полагать, и Арктика встретила вас с Задировым не с распростертыми объятиями?

— Да уж… Летели 36 часов. Мы должны были сбросить груз с ИЛ-76-го на дрейфующую полярную станцию, но ее тогда унесло в территориальные воды Канады. Пришлось садиться для дозаправки на острове Среднем (архипелаг Северная Земля) и больше суток ждать погоды. В туалет ходили строго в сопровождении двух вооруженных бойцов, потому что белые медведи могут напасть и сожрать… На этом острове располагается самая северная погранзастава, охраняющая российскую границу в Ледовитом океане. А когда все-таки полетели и стали приближаться к станции, за нашим бортом увязались канадские истребители — следили за полетом. Сбросили груз, возвращаемся. И тут выясняется, что, когда загружали ИЛ всем необходимым для полярников, не забыли и о пассажирах этого необычного рейса — выделили для нас ящик пива «Хамовники», очень дефицитный в ту пору напиток. Помню, летим обратно, восседая на заглушке от двигателя Ил-76, она круглая, размером вот с этот стол. И пьем этот ящик пива.

С тех пор мы с Задировым сильно подружились. Скажу больше. Я много лет отдал работе в кремлевском пуле, который сопровождает президента страны в его поездках по стране и за рубежом. Это были, с одной стороны, официозные, а с другой — невероятно насыщенные командировки. Довелось и на войне поработать, и в горячих точках. Но больше всего запомнились проекты с участием Петра Ивановича Задирова.

Уникальный романтик, неутомимый энтузиаст

— А что стало цементирующим раствором ваших отношений? 

— Он же уникальный романтик! До той первой поездки на Северный полюс я много читал и про Арктику, и про Антарктику, но рассказы Задирова об этих неизведанных краешках Земли, его энтузиазм увлекли меня с новой силой. А когда он сказал, что мы таким же образом можем «слетать» и на Шестой континент, я просто заболел этим.

— И что же, сдержал Петр Иванович свое слово?

— Это целая история. А дело было так. Прошло некоторое время — я тогда уже успел после закрытия ТСН перейти в «Вести», когда на мое имя приходит запрос от Чилингарова на командировку в Антарктиду, и Лысенко (гендиректор ВГТРК Анатолий Лысенко. — Ред.) при мне звонит по вертушке Чилингарову и говорит: а давай мы вместо молодого Соловьева кого-то из более опытных отправим. На что Артур Николаевич отвечает: нет, парень у нас уже проверенный, был на Северном полюсе, так что давай его. Так я впервые попал в Антарктиду. Это была фантастическая поездка, я перенес глубочайшее эмоциональное потрясение. Мы летели менять вахту на станцию «Молодежная», считавшуюся столицей русской Антарктиды (сейчас она законсервирована), с которой должны были подлететь до станции «Восток» — единственной в Антарктиде, расположенной в полюсе недоступности, и сбросить ожидавшийся груз.

Летели на ИЛ-76, под завязку забитого вещами для станции, больше 25 часов. И практически на перекладных. Из подмосковного Чкаловска махнули в Питер, где захватили группу полярников. Потом Ларнака (Кипр), Мадагаскар, Кения, Кейптаун. Виз тогда советским гражданам не давали — ведь в ЮАР еще властвовал апартеид (официальная политика расовой сегрегации, проводившаяся в ЮАР Национальной партией с 1948 по 1994 годы. — Ред.) Была договоренность, что мы выйдем, переночуем там, заодно наши полярники проведут переговоры с южноафриканскими коллегами, захватят какой-то груз. Таким образом, мы с оператором стали первыми из советских журналистов, кто ступил на территорию ЮАР: колючая проволока, полицейские с собаками на аэродроме. Нас просто по списку, по паспортам, без виз, выпустили в город, посадили в автобус и повезли мимо упирающихся в небо небоскребов в шикарную гостиницу, какие я до того момента видел только в голливудских фильмах.

Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. Когда через сутки мы взлетели с кейптаунского аэродрома, и в иллюминаторах уже показался мыс Доброй Надежды, у нас загорелся двигатель. А с нами, кроме южноафриканских журналистов, летели и руководители антарктической программы ЮАР — люди богатые. И Петр Иванович говорит: у меня тут четыре парашюта на борту, сейчас будем аукцион устраивать, кто дороже заплатит.

На этих словах бывалый полярник весело подмигнул нам, и мы поняли: это была шутка никогда не унывающего человека.

Шутки шутками, но, покружив над Мысом Доброй Надежды, чтобы выработать топливо, мы вернулись в тот же Кейптаун, где провели целую неделю, пока наш борт не приведут в полный порядок.

Мы с Романом Романовичем Карменом не могли упустить подвернувшийся случай и сделали серию репортажей под названием «На самом краю Африки», которые позже, выйдя в эфир, произведут сенсацию в «Вестях».

— Слушая твой рассказ о столице ЮАР, я вспомнил, что этот город вписан заметной строкой и в биографию Задирова…

— Именно так. После той поездки Петр Иванович полюбил Кейптаун, стал искать возможность побывать в нем еще и еще. Обзавелся друзьями, выучил английский и даже африкаанс — один из 11 официальных языков ЮАР, смесь голландского с французским и немецким. Познакомился с профессором Кейптаунского университета, в который, несмотря на возраст «под сорок», решил поступить.

— И зачем ему это? Ведь за плечами у него уже были два института?

— Он хотел получить второе, экономическое образование, чтобы эффективнее развивать свой бизнес. Компания «Антэкс-полюс», в которой Петр работал, к тому времени стала частной фирмой, и ему приходилось все делать самому: искать заказчиков, договариваться, расширять ареалы использования накопленного опыта. А до этого Задиров с отличием окончил еще и институт управления, чтобы, как сам выразился, грамотно руководить персоналом. Ведь его фирма насчитывала уже около сотни человек, а опыта управления людьми у Петра Ивановича не было.

— До конечной-то цели из Кейптауна вы тогда с Задировым добрались?

— Да, но там же с ним и разминулись. Когда мы сели на «Молодежной», пришло сообщение, что направлявшееся к этой станции научно-исследовательское судно «Академик Федоров» застряло во льдах моря Космонавтов, в 40 километрах от Антарктиды.

Тут-то мы и разделились. Оператор Роман Кармен улетел на АН-76 с Петром Ивановичем к «Востоку», а я с маленькой камерой и на «вертушке» — к «Академику Федорову». И все это время — а мы провели в Антарктиде неделю — и я, и Кармен снимали, снимали, снимали… Достаточно назвать серии репортажей «На самом краю Африки» и «Весна в Антарктиде», прошедшие в «Вестях» и получившие самые высокие оценки у телезрителей. Что касается Антарктиды, то это не просто шестой континент. Это вообще другая страна. И даже — другая планета. Именно в центре Антарктики зафиксирован температурный рекорд в минус 89,2 градусов — это географический полюс холода планеты. Где нет ни животных, ни растений, ни микробов. А есть только люди, пара десятков человек. Только они и могут выдержать такие адские условия. Это важно помнить, вспоминая Петра Ивановича Задирова, и о том, что он сделал для Антарктиды и ее исследователей.

Две точки на карте

— Но какими судьбами забросило в Антарктиду испытателя парашютов Задирова?

— Чтобы это понять, надо перенестись в село Новоникольское, где родился Задиров и где формировался его будущий характер, его мировоззрение. Отсюда до шестого континента два десятка тысяч километров. И вряд ли юный Петр мог хотя бы в мыслях предположить, что спустя много лет эти две точки пересекутся и станут главными в его судьбе. Но именно так и случилось.

Из воспоминаний Петра Задирова:

— После того случая, когда я, упав с 800-метровой высоты, остался жив, многие СМИ стали рассказывать о моем, якобы, вещем сне, который, дескать, приснился мне накануне. И он мне, действительно, приснился. Но только ПОСЛЕ. И был, скорее, не вещим, а лишь подтверждающим тот очевидный (для меня во всяком случае) факт, что этот и подобные ему случаи (их было немало) — вовсе не чудо, а следствие молитвы матери, ее веры. Именно они — молитва и вера, а не сугроб или еще что-то спасли меня от верной смерти. А сон мне приснился после смерти моего друга-испытателя. Как будто во время прыжка у меня не открывается ни один из парашютов. И я камнем лечу вниз. Я вижу, как стремительно приближаются земля, деревья, дороги и…какая-то точка, которая также быстро увеличивается в размерах — и я вижу: это же мама! Она уверенно снимает с себя по-деревенски — через подмышки — повязанный оренбургский платок, разворачивает его перед собой на ладонях, как на свадьбах разворачивают рушник для новобрачных, и я падаю — точнее, плавно опускаюсь в образовавшуюся люльку.

Нельзя сказать, что, выбравшись из сугроба, я тут же помчался строить храмы. Я еще долго потом размышлял и о случившемся, и о том ниспосланном мне сне. Часто вспоминал Новоникольское, его жителей и, конечно же, маму. Рано оставшись без мужа-кормильца, она делала все, чтобы вырастить меня честным и порядочным человеком. При этом глубоко верила в бога, и с годами эта вера передалась мне.

Я видел, как горстка бабушек-односельчан, включая маму, старалась сохранить ее, несмотря ни на какие запреты. Я понял, что эти бабушки, сидевшие за веру на Соловках, повели маму этой праведной дорогой — в результате, мама этой же дорогой в какой-то мере повела меня за собой даже неосознанно, как бычка на привязи.

После того, как в 1928 году деревенскую церковь порушили, местным жителям долгие годы негде было молиться. И стали люди собираться по хатам. А как иначе-то! Рождаются дети, их же покрестить следует. Умирает человек, и его надо по правилам отпеть, а не просто оттащить и закопать. И вот приходят к матери по разным таким поводам односельчане после того, как она 12 часов на ферме отработала. Мария, нынче помин у нас, Никифор, который безногий с войны вернулся, ему 40 дней нынче. Ты приходи. И мать идет, до 12 ночи читает по Никифору помин. В лачуге, в землянке. И только за полночь — домой. А в пять утра опять на ферму.

Вот так, вспоминая прошлую деревенскую и мамину жизнь, в память об этих бабушках (они служили неким становым стержнем!), в благодарность матери за спасение я и решил построить свой храм. И такой храм появился в 1999 году. Сначала — в родном селе, Новоникольском, он получил название Храм Казанской иконы Божией Матери. А потом пришли ко мне полярники, и Валера Лукин (начальник Российской антарктической экспедиции. — Ред.) сказал: «У нас на Антарктиде есть свои Никифоры, которых мы туда отправляли, а они теперь кто в расщелине лежит, кто на дне. И никогда их по-христиански не помянули. Может, возьмешься? Я взялся и за этот храм. Теперь туда даже экскурсии иностранцев водят…

***

— Знаю, что истории строительства храма в Антарктиде, главным героем которой стал Петр Задиров, ты посвятил целый фильм…

— Причем я снимал его несколько лет, успев четырежды побывать на шестом континенте, чаще всего в компании с Петром Ивановичем. Не хватит и книги, чтобы рассказать о всех подробностях этого замечательного и во многом исторического проекта. Ведь храм Задирова на Антарктиде, который, кстати, благословил сам Патриарх Московский и всея Руси Алексий II, — единственный в своем роде, выросший на самой южной точке планеты близ российской полярной станции Беллинсгаузен, и построенный согласно всем канонам православия и традиций русского деревянного зодчества. Но благотворительные проекты мецената на этом не заканчиваются. Точную копию антарктического храма, на сей раз во имя преподобного Сергия Радонежского, Петр Иванович построил еще и на Валдае, куда в свое время заехал прикупить домик, да выкупил целый Дом отдыха, который собирались разобрать. 

***

Удивительно, но в этом худощавом человеке небольшого роста скрывалась необъятная сила духа! Петр Иванович был поистине глубоко духовным человеком, нежели глубоко религиозным, как считали многие. Об этом, в частности, свидетельствует содержание его доклада, сделанного для Фонда Андрея Первозванного. А одним из практических проявлений этой духовности, безусловно, было стремление Задирова делать добро людям.

Но разговор об этом, в том числе о добрых делах Петра Задирова мы продолжим в следующем номере нашей газеты.

Леонид АРИХ

(Окончание следует)

NB!

В публикации использованы фото-, видео- и аудиоматериалы из семейного архива Задировых. Редакция благодарит Союз журналистов России, Александра и Дмитрия Задировых за помощь в подготовке данной статьи.