Специальный корреспондент «Нового вторника» Анатолий Строев попытался разобраться, почему сахалинцев кормят рыбопродуктами, произведенными в Москве и Подмосковье.
«Убей бог, но это не кальмар!»
Все начиналось как в плохом спектакле: место действия — Сахалин, пятиэтажка, квартира, кухня, накрытый стол, действующие лица — я и мой давний приятель, коренной сахалинец.
Сцена: приятель извлекает банку консервированного кальмара и вываливает содержимое на тарелку. Эх, угощу московского гостя местным деликатесом! Но передо мной лежит какая-то белая масса, совсем не похожая на кальмара. Скорее, коровье вымя… Моя реплика: «Убей бог, но это не кальмар!» — повергают моего приятеля в некую растерянность.
Но мне ли, родившемуся и выросшему на берегу Тихого океана, не знать, как выглядит кальмар — хоть в свежем, хоть в консервированном виде! Обиженный и несколько обескураженный мой приятель срывается с места: «Подожди — я сейчас другую банку куплю, в магазине видел»…
Сцена заканчивается тем, что и из следующей банки в тарелку вываливается вся та же белая масса неизвестно чего — но только не кальмара. И тут меня осеняет взглянуть на этикетки банок, чтобы узнать: кто же решил накормить сахалинский народ этой кальмароподобной массой? Шок испытываем мы оба: на Сахалине продают консервы из якобы сахалинского кальмара, произведенные — где бы вы думали? — за тысячи километров от дальневосточных морей, в подмосковных городах Электросталь и Мытищи!
Как и положено в спектакле — немая сцена.
Потом я легко выясню, заглянув в столичный супермаркет, что еще рыбное производство есть в самой Москве — на улице такой-то, дом такой, а еще — в Электростали, Воронеже, в подмосковном поселке Курилово, что возле Подольска… А теперь представьте: где Курилово — и где те самые Курилы, то есть Курильские острова, возле которых и ловят самую разную морскую живность — от кальмаров до сайры? И представьте еще тот длинный путь, который эти морские деликатесы проделывают от Тихого океана до европейской части России — сначала по морю до порта Находки (именно там начинается железнодорожный путь) — от нескольких дней до недели, потом ожидание разгрузки, пока освободятся емкости холодильников припортовых, потом ожидание погрузки в вагоны-холодильники (рефсекции), потом долгие железнодорожные мытарства от Находки до Москвы — через десяток сортировочных станций, где составы расформируют, прокатят по горкам, снова сформируют и лишь потом отправят дальше…
Долгая дорога к банке
Как свидетельствует Константин Коробков, генеральный директор Южно-Курильского рыбокомбината, «практически любая мороженая рыбопродукция имеет срок годности в среднем шесть месяцев. При существующем порядке оформление продукции на вывоз с острова Кунашир занимает 20–25 дней, а иногда и месяц. Получается, шестая часть срока годности товара уходит на то, чтобы его оформить. Причем речь идет только о вывозе продукции с Кунашира. А ведь затем она неоднократно подвергается досмотрам во время следования по стране — во Владивостоке, в Екатеринбурге, по приходу в Москве».
И только спустя черт знает сколько времени, в виде уже консервов — не известно как и в каком состоянии сохранившиеся деликатесы — отправляются в обратный путь, от Москвы туда, откуда они прибыли — на берега Тихого океана. Дикость, абсурд? А вы, когда покупаете рыбные консервы — будь то кальмары или красная икра, сначала прочитайте на этикетке, кто и где их произвел, и хоть на миг задумайтесь о всей этой невообразимой несуразности отечественного «рыбного конвейера», каким-то образом сформировавшегося за годы полной хозяйственной неразберихи и развала рыбной промышленности страны.
Уже полпред президента РФ в Дальневосточном федеральном округе и министр регионального развития Сибири и Дальнего Востока Виктор Ишаев забеспокоился всерьез: еще немного, сказал он, и Подмосковье станет «морским» регионом страны! Так стало уже, в том-то и дело, что стало! Труда не составило выяснить, что главный центр консервирования красной икры дальневосточных лососей находится … в подмосковной Балашихе! Вам предлагают балашихинскую икру в любых объемах и в любых упаковках — только загляните в интернет.
Был бы спрос — предложение найдется
О рыбе и рыбаках ныне не судачат в нашем Отечестве разве что артисты балета и продавцы духов. Хотя, наверно, и они не прочь полакомиться свежей рыбой с дальневосточных морей, а не перемороженной из Китая или Норвегии. Но все разговоры даже представителей самой рыбной отрасли почему-то сводятся только к браконьерству и к «вредителям-рыбакам», которые якобы упорно не желают выгружать пойманную рыбу на своем берегу, а охотно и в изобилии сбывают ее кому угодно за пределами наших границ — Китаю, Корее, Японии, Тайланду… Честно скажу, я не знаю, чего тут больше: откровенного лукавства или выгораживания своих частных бизнес-интересов? Думаю, присутствуют и то, и другое. А все эти разговоры про то, что браконьеры выловили уже всю рыбу и успешно сбыли ее в Китай, рассчитаны, считаю, только на наивных людей, далеких от проблем моря и рыболовства.
Ведь на моих глазах в начале девяностых годов прошлого века при полном попустительстве властей тонула без единого гудка вся рыбная промышленность некогда великой державы: рушились береговые предприятия, растаскивались некогда мощные рыболовные базы с сотнями добывающих и вспомогательных судов, а главное — открывались для наших рыбодобытчиков гостеприимно некогда наглухо закрытые рынки Азиатско-Тихоокеанского региона. И любой владелец добывающего судна понимал простую истину: поймал-продал — стал богатым! И все: никаких тебе государственных планов, социалистических обязательств, отчетов о добыче, перегрузов и стоянок в порту. Все стали не просто добывать рыбу, но и продавать ее самостоятельно! Это очень важный момент для понимания дальнейшего нашего разговора. Есть рынок, есть спрос — будет и предложение. Браконьерская это рыба или выловленная по всем правилам и законам — это еще не деньги. Ее надо продать, продать выгодно и быстро — эти правила усвоили все участники рыбного промысла. И не только они, но и те, кто тоже «кормится» с доходов рыбаков — пограничники, различные надзорные и контролирующие органы, таможенники, налоговики… Несть числа тем, кто возвышается Монбланом над экипажем какого-нибудь рыболовного трудяги — траулера.
А рыба — это не турецкий или китайский ширпотреб, который годами может валяться на «блошиных рынках» в ожидании покупателя. Рыба имеет свойство портиться — и иногда довольно быстро. Некоторые виды рыбы вообще более пяти дней сохранять свою свежесть попросту не могут. Думаю, та белообразная масса, которую мы с приятелем извлекли на далеком Сахалине из банки московского завода с красивым названием, как раз и была произведена из уже некондиционной продукции, которую раз десять замораживали и размораживали, прежде чем она попала в банку.
Фирма веников не вяжет
Я специально съездил в тот самый подмосковный поселок, где трудится, рук не покладая, эта фирма с красивым морским названием. Мне труда не составило понять, насколько ее продукция пользуется спросом — и пользуется ли? В местном магазине я не обнаружил ни единой единицы (банки!) местного производства! Не поверил даже: как такое может быть? Спросил продавщицу: а что же так — рыбзавод-то прямо через дорогу, на руках можно консервы перенести? К чести ее, она ситуацию не стала усугублять, сказав, что их не устраивает, мягко говоря, «невысокое качество» местной продукции. И что, удивился я, никто консервы местного завода не берет? «Ну почему, — сказала вполне искренне, как мне показалось, продавщица, — берут. Те, кто там работает. Для кошек и собак». Тут мне стало плохо, ибо продукцией именно этого завода завалены все прилавки столичных магазинов! Дешевенькие такие рыбные консервы с красивыми этикетками. И с надписью, что это дальневосточные деликатесы. А оказывается — это корм для кошек и собак!
Впрочем, о чем тут говорить, если на мой вопрос, а что же было здесь до рыбзавода, услышал замечательный ответ: авторемонтный завод!
Но слабонервные могут дальше не читать, ибо я вам поведаю и вовсе дикую историю. Тут хоть и авторемонтный, но все же был завод. А как выглядит рыбное производство, если адрес его — «вот эта улица, вот этот дом», а в нем — конкретная квартира? Я сфантазировал себе с неким юмором, как выглядит такой «заводик на дому», производящий, к примеру, деликатесную красную икру: на кухне, видимо, стоят чаны, в которых промывают размороженную после долгого пути икру, добавляют в нее консерванты, потом она поступает в спальню, простите, в «цех», где ее расфасовывают по баночкам, а в соседней комнате уже идет завершающий процесс — закатывание баночек и наклейка этикеток. Позвонил своему знакомому, связанному с рыбой, поделился фантазией, на что услышал в ответ: какая фантазия — именно так все и выглядит!
Он мне рассказал эпизод из своей практики, когда чуть завонявшую дальневосточную красную икру, доставленную самолетом, они с зятем замачивали у него дома, прямо в ванне, добавив в нее формалин… А дальше все, как в моих придуманных картинках: кухня, спальня, общая комната… И баночки с надписью «Икра лососевая» ушли в торговую сеть. И, видимо, украсили наш праздничный стол. Но кто же знает, что это отрава, а не деликатес?
«Я всем знакомым откровенно говорю, — признался мой приятель-цеховик, — не берите икру в баночках!»
Вот вам и отечественное производство, за которое так ратуют на всех уровнях — от правительства до покупателя магазина. Только называется оно совсем-совсем иначе. И имеет прямой выход на правоохранительные органы, которые пока к пристальному изучению подобных «производств» еще, как мне кажется, всерьез не приступили. Иначе почему я не обнаружил в сети сообщений, что закрыли тот или иной заводик с красивой морской этикеткой? И почему лишь на редких этикетках подмосковных рыбзаводов указано, что консервы произведены из мороженной продукции?
Сапожники без cапог
А что же властители океанов — дальневосточные рыбопромышленники, мыслят относительно собственного производства? А вот что они мыслят: губернатор Сахалинской области Александр Хорошавин на совещании у полпреда президента РФ твердо заявил (цитирую местное информагентство): у его правительства три приоритета — нефть, газ и уголь! И никаких упоминаний про мощнейший дар природы — рыбные богатства морей, омывающих дальневосточные берега.
Стоит ли тут удивляться той печальной статистике, которую привел авторитетный в своем деле человек — А. Фаттахов, генеральный директор сахалинской фирмы «Персей»: «На многих предприятиях области закрылись консервные производства — например, в ООО «Океан», в попавших под процедуру банкротства бывших рыбколхозах имени Кирова и Котовского. Перестали работать консервные заводы «Гранат», 28-й, «Экопродукт». А остающиеся компании — рыбколхоз «Дружба» из Поронайска, «Рыбак» (Макаров), РПК «Сахалин» и «Сафил» (Новоалександровск), «Брайда» (Луговое), «Дальневосточник» и «Янтарное» (Южно-Сахалинск), «Буревестник» (Троицкое), «Тунайча», «Лаперуз» и «Сакура» (Холмский район), Корсаковский консервный завод — снизили выпуск консервов до минимума. Потому что производство их намного затратнее, чем заморозка рыбы».
А ведь еще в позапрошлом веке далекий от экономики человек по имени Антон Павлович Чехов, побывав на острове совсем по другому поводу, пришел к выводу: «Главное богатство Сахалина и его будущность, быть может, завидная и счастливая, не в пушном звере и не в угле, как думают, а в периодической рыбе… Без преувеличения можно сказать, что при широкой и правильной организации рыбных ловель и при тех рынках, какие давно уже существуют в Японии и Китае, ловля периодической рыбы на Сахалине могла бы приносить миллионные доходы». И ссылается на тот факт, что пока «на юге Сахалина распоряжались японцы и рыбные ловли в их руках едва начинали развиваться, то уже рыба приносила около полумиллиона рублей ежегодно».
Ну а что стало? «С занятием Южного Сахалина русскими рыбные ловли перешли в стадий упадка, в котором находятся до сего дня», — констатирует печально писатель.
А ведь его «до сего дня» — согласитесь! — звучит уж совсем пророчески!
Добыча нефти и газа, извлечение угля открытым способом, когда буквально на глазах исчезают лесистые сопки острова и неузнаваемо меняется ландшафт, а вместе с ним, видимо, и экология, и даже климат, мало что дают самим сахалинцам. Это та самая чаша, которую проносят мимо их рта. А вот рыба и различная морская живность, в изобилии присутствующие у берегов нашего Дальнего Востока, могли бы кормить весь прибрежный народ, если бы эти самые «ловли», о которых пишет Чехов, были бы организованы повсеместно, а не превращались бы в объект повышенного внимания всевозможных надзирающих инстанций. Мы вообще до сих пор, живя уже в ХХI веке, не выработали даже элементарного понимания, что все народы на земле кормятся тем, что им дарует природа. Но на Дальнем Востоке психология за многие годы выработалась иная: все должно привозиться с материка — и рыба в том числе, а то, что в море — не твое, целиком принадлежит «дяде», который рядится вот уже многие десятилетия в тогу «государства».
Рыба наша, мэйд — не Раша
Как-то в приемной одного большого рыбного начальника, в ожидании аудиенции, я подошел к аквариуму, в котором весело виляла хвостиком сияющая своим оперением рыбка. «Золотая?» — спросил я у секретарши. На что та остроумно ответила: «Сейчас вся рыба — золотая!».
Но есть и в самом деле почти золотом оплачиваемая рыба — это дальневосточный лосось. И почти всегда, когда говорят о дальневосточной рыбе, имеют в виду только лососевых. А они — для вашего сведения — от общего вылова морской рыбы составляют лишь несколько процентов, в то время как самой добываемой рыбой еще с советских времен является минтай. Более двух третей всей выловленной рыбы и составляет эта не самая ценная рыба, но которая вполне пользуется спросом на внешних рынках, в том же Китае, Тайланде и других странах. Но уж слишком разница велика — минтай и камчатский краб, скажем. Или минтаевая икра и лососевая. К тому же всё денег стоит. И тот, кто везет за тысячи километров от берегов Тихого океана дальневосточную морскую продукцию в центральные районы страны, проникнут отнюдь не чувством благородства и порывом благотворительности, а действует по расчету, во имя доходов и прибыли.
Рыбаку ведь по большому счету, в условиях капиталистического способа хозяйствования, плевать абсолютно, где и кто купит его продукцию. Его интересует в первую очередь, кому быстрее и выгоднее он сможет ее продать. И надо оставить все эти не вполне искренние причитания о том, что отечественную рыбу надо якобы и сбывать своему Отечеству. Ибо это возможно лишь при одном условии — если Отечество конкурентоспособно с другими рынками.
Я спросил своего приятелярыбопромышленника, а не было ли у него желания открыть свое производство по выпуску рыбной продукции прямо на месте? Ответ вполне логичен: «Бог миловал!» И пояснил: «Я бы имел столько головных болей, что и до шестидесяти лет не дожил бы». А так живет, вполне конкретно и взаимовыгодно имея дело с японцами и корейцами. А загадка как раз в этом и заключается: почему дальневосточным рыбопромышленникам невыгодно перерабатывать свою продукцию на месте, в своем регионе, и доставлять в другие регионы страны уже готовую продукцию в виде консервов, скажем? Изучите столичные прилавки с рыбными консервами: бог ты мой, где только их не производят! Но сахалинских или камчатских вы там почти не найдете. Более всего меня потрясают консервы с нашей знаменитой сайрой тихоокеанской, которые производят в … Тайланде! А потом привозят, как якобы нашу рыбу… в Россию. С красивой надписью «Сайра тихоокеанская». Когда-то, еще в советские времена, все было с точностью до наоборот: тысячи людей ехали на сезон добычи сайры у берегов Южных Курил, чтобы на месте, на острове Шикотан, произвести из свежей, пойманной ночью рыбы эти знаменитые на всю страну консервы.
А вот как нынче «перерабатывают» пойманную рыбу на нашем берегу, за который так ратуют все, кому не лень.
«Смотря что подразумевать под словом «переработка»! Приехал я на рыбоперерабатывающий завод на Сахалине, — возмущенно рассказывает в интервью хозяин земель дальневосточных — полпред президента РФ в ДВФО, а ныне еще и министр Виктор Ишаев. — Мне показывают: вот тут у нас глубокая переработка сырья. Смотрю — да они просто гильотиной голову рыбе отрубают, замораживают ее и в коробки кладут. Почему-то я ни у кого ни дома, ни в кафе не видел в тарелке замороженную рыбу, пусть и без головы. Это никакая не переработка рыбной продукции! А что сделают за рубежом из нашей рыбы? Сделают такой продукт, который будет стоить в три — пять раз дороже. И нам же продадут. Пощадите наших рыбаков! Им приходится закупать суда, горючее, выходить в море и в шторм, и в холод. А заработают они на этом копейки. Основную же прибыль получает умелый бизнес в странах АТР, выпускающий готовую к употреблению рыбную продукцию».
Вывод напрашивается сам собой: мы можем сколько угодно долго и безуспешно преследовать браконьеров, якобы спасая наши морские богатства, можем бесконечно сетовать на, что 80 процентов вылавливаемой нами рыбы уходит в Китай и другие страны Азиатско-Тихоокеанского региона, но пока мы не наладим производство рыбной продукции на месте, прямо на наших дальневосточных берегах, пока государство не перейдет от роли наблюдателя и карателя к активной роли совладельца рыбной отрасли страны, вся эта вакханалия с «перемещением морей» в центральную часть России, с доставкой рыбы (что позорно само по себе!) из Норвегии на Дальний Восток, будет продолжаться и продолжаться. До бесконечности и полного абсурда — как с теми кальмарами из консервной банки.
Один мой знакомый рыбный чиновник из Москвы, приехавший в Южно-Сахалинск, решил полакомиться в ресторане блюдом из местной свежей морской рыбы. Ну где же еще, как не здесь? Ему подали … жареную семгу! Он сдержался и спросил: а есть ли еще какая-нибудь рыба? Ему ответили: да, есть, форель с материка!
«Старик, — сказал он мне обреченно. — Рыба с материка на Сахалине, со всех сторон окруженном морями, — это приговор!» Приговор — кому? — попросил я его уточнить. Он ответил жестко: «Всем: местному губернатору, рыбному бизнесу и даже населению!»
Спорить не стал, ибо возразить ему было нечего.
Анатолий СТРОЕВ, спецкор «НВ»
МОСКВА — САХАЛИН — МОСКВА
