Но прежде мы украсили его грудь пятой звездой Героя
Двенадцать призывов я увиливал от повесток в армию, но на тринадцатый раз счастье мое кончилось. И всё потому, что я пришел работать в «Комсомольскую правду», а сотрудник военкомата, подполковник Захарчук, уставший ловить меня повестками, позвонил в партком редакции и предложил мне выбор — или армия, или партбилет на стол. Хотя, какой это был выбор в те времена? И я встал в строй…
Катастрофа случилась, конечно, полная: вчера журналист «Комсомольской правды», сегодня человек в сапогах, в строю с 18-летними пацанами.
Казалось, жизнь кончится трагически. Но тут случилось нежданное счастье — к своему 70-летию Генеральный секретарь ЦК КПСС товарищ Леонид Ильич Брежнев (а родился он 19 декабря 1906 года) повесил себе на грудь очередную Золотую Звезду Героя…
Казалось бы, причем тут я? Объясняю тем, кто не служил в армии и никогда не жил в условиях развернутого социализма. Так вот, в то время в каждой казарме была своя Ленинская комната, в которой на особом месте висел портрет Генерального секретаря ЦК КПСС тов. Брежнева Л.И. И вот теперь, после очередного награждения, эти фотографии Генсека безнадежно устарели (уже одной Звезды не хватает!). И случилось это именно в тот момент, когда в гвардейской Таманской дивизии с нетерпением ждали визита министра обороны СССР товарища Гречко!
Вот тогда кому-то и пришла в голову «прекрасная» идея — послать в Москву журналиста «Комсомольской правды», чтобы он достал фотографию Брежнева уже с пятью Звездами Героя! И вот вестовой примчался в роту, мой ротный почти строевым шагом подошел ко мне и вежливо прошипел: «Тебя вызывает начальник политотдела дивизии!». (Он, видимо, решил, что я написал на него жалобу).
Начальник политотдела дивизии был краток:
— Поедешь в Москву, и если достанешь фотографии, встретишь Новый год дома. Срок — двое суток. Не достанешь — 31 декабря заступишь на пост. Понял?
— Так точно! Разрешите идти?
Выходил я из кабинета удрученный, понимая, что фотографии мне не достать. Ведь ТАСС рассылает новые снимки примерно дня через три-четыре. А до этого момента их появление невозможно. Это ведь была коммунистическая система, а не ранняя демократическая, при которой многие официальные документы сначала направлялись в Reuters или Associated Press, и только потом в ТАСС…
Но делать нечего. Электричка до Белорусского вокзала, стремительная пробежка по улице Правды, и вот родная редакция. Но, увы, рабочий день закончился, и в своем отделе науки я застал только Ярослава Голованова (легенда советской журналистики, между прочим). Увидев меня в шинели и стриженного, он забился в конвульсиях и хохотал до тех пор, пока я не поведал ему свою кошмарную ситуацию. Но при мысли о том, что я могу встретить Новый год по стойке «смирно!» у боевого знамени гвардейской Таманской дивизии, он заржал еще громче.
Потом он успокоился и потащил меня в отдел иллюстрации, который, к счастью, был почти весь в сборе. И все стали обдумывать план спасения, напомню, стажера газеты, проработавшего в ней всего 3,5 месяца. Зав. отделом Болдин звонит на всякий случай в ТАСС, там отвечают, что официальные фотографии будут переданы через три дня. (Указ был, а награждения еще не было).
И тут ретушер Иваныч (давно забытая профессия), по вине которого газета однажды опубликовала групповой снимок, где было два Суслова (он вырезал лица с неудачными выражениями, и вклеивал удачные, вот так и «вклеил»)…. И вот Иваныч заявил, что легко может нарисовать Звезду на имеющемся снимке так, что «комарносанеподточет».
— Ты Суслова забыл, — напомнили ему.
Иваныч поклялся, что еще ни-ни.
А ретушер он был знатный, правда, только до третьего стакана. И он так нарисовал Звезду (или приклеил!), что никто не мог отличить её от настоящей. Я понимаю, что сегодня с помощью компьютера можно изобразить Брежнева в постели, допустим, с Моникой Белуччи, но в те времена это было свидетельством высшего пилотажа.
Словом, в дивизию я доставил фотографию точно в срок, и Новый год, благодаря Ильичу, осенившего себя очередной Звездой, встречал дома!
Но прежде, конечно, я заехал в редакцию, и достойно отблагодарил отдел фотоиллюстрации. Потом зашел в родной отдел, зная, что в номер на 31 декабря Голованов всегда дежурит «свежей головой», чтобы не напиться. И мы условно-досрочно встретили с ним праздник.
Когда принесли подписанные полосы, Голованов, яростно вращая зрачками, приказал: «Ты напоил, ты и читай». А потом потащил меня к главному редактору (в то время это место было для нас примерно, как резиденция Путина в Сочи), втолкнул меня в кабинет и закричал: «Лева, мы с Каюмычем тут всё прочли, ошибок — нет!». При этом мы, помнится, даже не шатались.
Лев Корнешов не знал меня не только по отчеству, но даже по имени. Поэтому с любопытством уставился на меня, полагая, что я как-то связан с космонавтикой. «Аааааааааааа, — догадался Голованов. — Так вы еще не знакомы?». И он галантно представил стажера главному редактору.
У меня в жизни было много неловких моментов, но этот, пожалуй, самый-самый…
Акрам МУРТАЗАЕВ
колумнист «НВ»
