В этот глухой хуторок, что в 40 км севернее Северобайкальска, меня давно тянуло, как магнитом. И вот однажды попутный ветер занес меня в село Холодное.
Оказывается, в этих местах живут потомки кочевых эвенков киндигирского и чильчигирского родов, которых называли (да и сейчас так кличут) тунгусами. После революции новая власть решила всех эвенков перевести на оседлость, построить для них дома и посёлки. Так возникли сёла Холодное и Уоян.
— В одном из эвенкийских родов — киндигирском, проживала девяностолетняя шаманка. Умирая, она нашла и призвала в глухое урочище себе преемника. Он там прожил с ней семь дней. Она ему передала всё, что знала. То есть у эвенков до самого последнего времени был шаманизм. Но сейчас уж нет…
Так неспешно говорит местная библиотекарша Людмила, для прокорма семьи открывшая родовой музей в вечно пустующем читальном доме. Сама она не эвенка, но, раз уж судьба занесла с семьёй на Север, изучила эвенкийцев.
— Хотя наше село назвали так неласково, — продолжает Людмила, — оно, конечно же, не холоднее окрестных деревень и хуторов. Тут построили ладные избы, провели дороги. Школу и магазин открыли. Сейчас здесь живут одни приезжие. Из старожилов-эвенков в Холодном есть только старичок дядя Аркаша Лекарев — можете заглянуть к нему в гости, он будет рад.
Людмила показывает мне экспонаты домашнего музея. Вот, к примеру, лыжи, сделанные из лиственницы, на которых ходил охотиться еще прадед Лекарева. Вот снегоходы промыслового добытчика. А вот уменьшенная копия чума. Количество жердей-опор равнялось количеству членов семьи, которое у иных эвенков доходило до тридцати шести!
В брак эвенки вступали только за представителей своего рода. При этом существовал несколько странный обычай. Пока молодые люди не вступали в брак, они могли ходить друг к другу ночевать. Если суженый потенциальной невесте не нравился, она могла выйти замуж за другого, а если в неофициальном браке рождался ребенок, он отдавался на воспитание родителям. Но в этом случае женщине, особенно в дни месячных, запрещалось ходить вброд через реку — чтобы рыбу не осквернять.
Вообще для роженицы ставилась отдельная юрта с очагом, где она без всякой помощи рожала ребенка. Причём на корточках. Ставился треног из жердей. Женщина, опираясь спиной о него, тужилась, тужилась и… Люлька с новорождённым крепилась к луке оленьего седла, и ребенок со всеми кочевал. Если рождался мальчик, то сразу получал в дар настоящее большое копьё, лук и стрелы.
После такого рассказа я поспешил к последнему из тунгусов — к Аркадию Лекареву.
Дяде Аркаше 85 лет. Его домик, стоящий на отшибе, Тунгусский метеорит, слава Богу, миновал. Зайдя в ветхую и нищую избу, я вдруг столкнулся с внезапно ожившей тенью, призраком очень пожилого человека. Морщинистые складки бороздили межглазье так, что, казалось, смотрит на тебя каменная основа земных недр. Потом родилась догадка, что это перед тобой морщинистое ископаемое типа черепахи, и только когда в долю секунды морщины на его челе разгладились, я рассмотрел глаза — синие и по-старчески выцветшие, в обрамлении седины…
— Ну, если правда журналист, тогда заходи, — выдохнул тощий дедушка с отдышкой. Сели. Печь. Табуреты. Мутные окна. Расходящиеся обитые полы. Пустота в доме неимоверная.
— Войну ребёнком застал… Не сказать, что сильно голодно тут тогда было. Всякое было. Но нам все ж таки государство в лице Сталина помогало. Хоть и говорят, что тиран был Иосиф Виссарионович, но малые народы не обижал. Всё ж таки партия нам многое давала. А русским вообще ничего не давала! Мой дедушка был лекарем — отсюда и фамилия пошла. Егерем ещё был. Насчёт того, что шаман был в нашем роду — не слышал я ничего. Никто мне не говорил.
— Зимой-то, поди, холодно вам в таком домике? — робко спрашиваю старика, ёжась от стужи.
— Да не очень… Нормально живу! — скромно, ни на что не жалуясь, замечает сухой дед.
Чумикан-торба стоит у него в углу дома. В прихожей свёрнута белёсая, как его шевелюра, оленья шкура. Какое-то подобие иконостаса висит прямо на входе. Вековая пыль на всём…
А действительно — нормально живёт тунгус!
Михаил ЮРОВСКИЙ
