Случайно оказавшись минувшим летом в этом вологодском селе, студентка Вологодского университета Алина Махлина открыла для себя, а теперь открывает и для наших читателей удивительный мир музея под открытым небом «Семенково», где молодые ребята, разыгрывая театральные сцены, реконструируют для посетителей быт тамошней деревни.
По выходным дням здесь проходит необычная акция. По цене входного билета можно посетить не только экспозиции и мастер-классы, но и вместе с экскурсоводом увидеть сцены из крестьянской жизни. В оживлении истории принимают участие сотрудники музея и волонтеры, в ряды которых удалось затесаться и мне.
Перед игрой состоялась всего одна репетиция, и я заметно волновалась.
— Место само подскажет, главное быть честным и верить в то, что делаешь, — этой загадочной фразой меня успокоили бывалые интерпретаторы.
И тут же рассказали историю о своем коллеге, который настолько вжился в роль, что поранил локоть, вышибая дверь амбара.
Заведующая музеем Наталья Киршина обычно посещает каждую репетицию. При этом она не только объяснит, как нужно держаться в образе, но тут же и сама сыграет.
— А если не приходит, значит о-очень занята, — поясняет мой гид Марина Репина.
К сожалению, в ту единственную репетицию так и случилось — Киршина не появилась.
С Мариной мы познакомились на татами, где швыряли друг друга с помощью приемов айкибудо. Теперь нам предстояло сыграть мать и дочь Прохоровых. Я, стало быть, Машка.
Машины шумят далеко позади, а здесь теплый ветер, травы и простор. Пасутся между домами козы и овцы. Деревня замерла. Чтобы ее оживить не хватает только людей.
И вот они в ожидании смотрительницы с ключами собрались на лавочках у дома. Кто платки индийские кашемировые с гордостью показывает, а кто ожерелье из сердолика.
— Сердолик, говорят, от сглаза защищает.
— Ой, да кто на тебя поглядит?
И все дружно смеются, и обладательница сердоликового ожерелья в том числе. Настоящее бабье царство. Мужчин среди интерпретаторов не так много. Некоторым даже приходится в нескольких зарисовках одновременно участвовать. Зашел десятский сначала к одним — бумагу подписать просят, а в другую избу — подати два рубля собрать нужно.
Анатолий Перевозников из волонтера стал полноправным сотрудником музея. По образованию инженер, он начал с курсов актерского мастерства, пошел ради интереса, но театр не отпустил. И Анатолий стал играть в народном театре «Раекъ», а теперь не просто играет — интерпретирует, воплощает в жизнь позабытые архивные истории в музее под открытым небом. О том, чем отличается выступление на сцене театра и участие в зарисовке в Семенково, Анатолий высказался так:
— В музее, как правило, мы не играем — мы живем. У нас для этого есть все. У нас нет декораций, вместо них живые локации: дома с русской печкой, которая работает, и если в ней готовится еда, то она настоящая, а не бутафория. И если люди поют песни, то не потому, что должны в этот момент их петь, а потому что они живут песней.
Так странно слышать лай сигнализации со ступеней покосившегося деревянного крыльца. И вот она — заветная дверь в комнату перевоплощения! Сарафаны, передники, исподние рубашки и платки висят в ряд на плечиках.
Многие выпускники Школы музейной интерпретации не остановились на достигнутом и прошли еще курсы по пошиву народного костюма. Любовь Швецова свой собирается увенчать расшитой золотой нитью борушкой.
В гардеробной и оказалось, что одеваться еще нужно научиться.
— Почему пояс так слабо завязан?
— Платок на два узла? Никогда так не носили — только на один. А если слабенький — в любой момент поправить можно. И складку наверху распрямляй, чтоб зазор оставался. Домиком, чтобы стоял. Дом — символ женщины.
Несмотря на туго затянутый пояс, легко и приятно находиться в таком непривычном одеянии. Оно меняет тебя. Не терпит резких и суетливых жестов, вносит какую-то плавность и степенность в твою манеру двигаться.
Наряд подобран, теперь время подобрать… дом.
— Вы то у нас бедно живете? — спрашивает экскурсовод Владислав Маринов и, не дожидаясь ответа, заводит в избу.
Первым делом осматриваем печку: моей матушке, согласно сценарию зарисовки, нужно с нее слезать. В первой избе печь оказалась высоковата: и здоровому-то залезть нелегко, а слезать и при этом изображать смертельно больную женщину — так можно сразу распластаться на полу, и сценке на этом конец.
Пошли в соседнюю — слишком богатая: самовар на столе, утварь дорогая. Как тут про последнюю корову перед старостой заикнешься?
Приютил нас дом Попова. Здесь и осели. Матушка моя на печке. А меня к окошку: прялка, куделя, веретено — все как положено.
— А я ведь прясть не умею, — говорю.
— Научим. Тут ничего сложного, — отвечает батюшка.
Увидели б меня взаправдашние обитатели этого дома — на смех бы подняли или что похуже. Где ж это видано, чтоб девку прясть отец учил?
Ох, и намучилась же с прядением: пальцы не слушаются, а коллеги еще и петь заставляют: не пряли, мол, молча!
— Знаешь какую-нибудь народную песню? — спрашивает матушка.
Беспомощно развожу руками.
— Подпевай тогда. «Ты зоря моя, ты зоренька…»
И только я под шумок приготовлений прекращаю эту пытку (своего пения стесняюсь), как с печки или из-за стола настигает требовательное: «Что молчим?»
И куделей уже натерла пальцы, и голос дает петуха…
— Идут!
Сердце ухает, и за веретено уже держишься, как за спасительную нить. Шум, скрип, разрозненные реплики.
Ко мне, буквально за спину, сели мама с ребенком:
— А что это девочка делает?
— Прядет. Вот это у нее, видишь, куделя (приготовленные для прядения волокно льна, конопли или шерсти. — Ред.), а это…
Их разговор прерывает стук. Заходит сельский староста. И судорожная мысль: остались ли в голове хоть какие-нибудь слова? Куделя обрывается — неуклюже связываю два конца… Что ж будет-то, матушка?
После первой зарисовки мы с Мариной пошли к Малышке. Сердце еще не успокоилось, уши еще горели от добрых слов по поводу моей игры.
— Привет, Малышка! — машет рукой Марина.
Рыжая, с темной гривой, голова отрывается от поедания травы и громко ржет в ответ. Для Малышки Семенково — санаторий. С ее астмой свежий деревенский воздух — то, что доктор прописал. Травы вдоволь, а иногда и яблочком или морковкой угостят.
Вот и сейчас Малышка вылизывает мне руки в поисках угощения, а Марина тем временем ее расчесывает и рассказывает:
— Я люблю лошадей, но прекрасно знаю, что у каждой свой характер. Когда увидела в Семенково лошадь, очень захотелось с ней подружиться. Малышка не сразу была расположена к общению: норовила повернуться задом, могла и головой толкнуть. Как-то раз она так и сделала. Я свалилась прямо перед ней — ну, думаю, затопчет сейчас. А Малышка… Мордой потыкала меня в живот: вставай, мол. С тех пор мы и дружим (оборачивается к лошади) Да, красотка?
Вот и обеденный перерыв подходит к концу. Скоро выступать второй раз.
— Волнуешься? — спрашивает Анатолий.
— Да. Страшно, что второй раз также хорошо не получится…
— Не думай об этом. Этим и отличается профессионал от любителя. Начинающие, если им что-то удалось, стараются и дальше повторять свои удавшиеся моменты. Опытные актеры каждый раз проживают по-новому.
Разволновалась еще больше.
Но волнение это очень кстати вписалось в образ: впервые в суде выступать еще не так голос дрогнет у девки-то!
Экскурсия окончена, туристы разбрелись кто куда. Потянулись из изб и интерпретаторы. Снимаю один за другим элементы выданного «обмундирования»: платок, пояс, передник, сарафан, исподку. Снова окунаюсь в джинсы и футболку. И вроде бы удобней, привычней должно быть, а как-то наоборот тесно, жарко. И снова ты Алина Махлина и можешь достать телефон из кармана и мелочь на проезд. А посмотришь: пальцы непроизвольно автобусный билетик в ниточку скручивают…
Алина МАХЛИНА
Вологодская область
Фото Владислава Маринова
