Здравствуй, папа! И с днем рождения! Ведь тебе сегодня аж 95… Юбилей!
Пока перебирала в семейном архиве фотографии, вспомнила многое и многое из твоей жизни. И моей с тобой. В основном — по твоим рассказам.
Узнав о моем рождении, ты остановился среди знакомых с детства полей от мысли — «Я — отец». Еще рассказывал, как в свой зимний отпуск варил мне манную кашу и, уложив меня спать, убегал на охоту — благо, зайцев тогда водилось много.
Я была твоей старшей дочерью. Ты брал меня, 5-летнюю, на весеннюю рыбалку. И мы с тобой тонули в прохудившейся лодке, а потом отогревались на печке. И я очень просила ничего не говорить маме.
А еще мы с тобой по весне ремонтировали старенький мотоцикл с коляской. И право прокатиться первой, конечно, выпадало мне. Ты брал меня с собой в лес на сенокос, учил не бояться ездить по нашим горам, собирать костянику и землянику, зверобой и матрешку на чай. С твоей легкой руки я научилась читать еще до школы, и это стало моей главной болезнью, которой я до сих пор болею. Ты гордился моей успешной учебой. И я до сих пор помню, как вы с мамой на моем выпускном вышли на круг и танцевали вальс. Только вы вдвоем…
Потом я прислала вам коротенькую телеграмму «Ура, я студентка», и вы ощутили себя самыми счастливыми родителями на селе…
А еще ты не хотел отдавать меня замуж в чужие кубанские края. Но только тут я не послушалась тебя, и мне выпало стать счастливой женой и мамой, чтобы ты продолжал гордиться мной. Я первая уехала из родительского дома и потихоньку-понемножку перетащила всех на Кубань. Вы с мамой держались до последнего, но оставлять вас одних в пусть и родной твоей, но далекой Башкирии мы не могли.
Здесь, в Крымске, мы отгуляли вашу золотую свадьбу. Вы с мамой вырастили не только нас четверых — трех дочек и сына, но и наших детей, своих внуков. Они с нетерпением ждали каникул, чтобы уехать на все лето в свое Юмагузино…
А потом тебя не стало. Посадили над твоей могилкой березку. За 20 лет она выросла большая. Из Башкирии я привезла тебе земельки с родительских могилок, от наших дедушки и бабушки. Вторая береза растет возле нашего двора, ты посадил ее в год своей смерти.
Я нашла самое первое твое фото, наверное, 40-х годов. В январе 1943-го ты стал курсантом 2-го Астраханского военно-пехотного училища. 9 мая (за два года до Победы) принял присягу, а уже в сентябре был командиром орудия на СУ-76, а в ноябре вы брали Киев. С Первым Украинским ты дошел до Берлина, освобождал Прагу.
Через 10 лет после твоей смерти я все-таки попала в чехословацкую столицу. Ходила по ее улочкам и представляла тебя, 19-летнего солдатика из далекой башкирской деревни, освобождавшего Европу. И, в том числе, Прагу, которая из всех европейских столиц осталась целой. На нее упали только две американские бомбы.
Твои ордена и медали хранятся сейчас у младшего внука. И орденские книжки тоже.
Галина КОРОЛЕВСКАЯ
P.S. В далекой башкирской деревне с русским названием Ново-Александровка выросли два брата — Иван и Павел Комаровы. Но военная судьба у них оказалась разной. Не вернулся с войны, пропал без вести зимой 1943 года связист, сержант Иван Андреевич Комаров. А когда на фронт уходил младший — Павел, матери его, моей бабушке Устинье Григорьевне, соседка сказала: «Не плачь за младшим, плачь за старшим…». То ли гадалкой была, то ли…
Так или иначе, только вернулся Павел домой живой и невредимый. Правда, аж в декабре 1949 года. Потому как сразу после Победы пришла ему пора в армии служить…
Четыре года гонялся в лесах Западной Украины за недобитыми бандеровцами. Жаль, что не всех добил. Домой вернулся с молодой женой. А вот жить ему пришлось, как в той песне поется — за себя, и за того парня. И остался жить на свете внук Иван.
Письмо из редакции
Уважаемые читатели! То и дело мы публикуем столь редкие в наше сумбурное время письма. Их можно назвать письмами из прошлого, как, например, письмо нашей читательницы Ольги Рождественской в бытность ее студенткой МАИ, которое вышло в прошлом номере «НВ». В нем Ольга вспоминает о поездке 40-летней давности. Причем — куда? На Камчатку (!), которая тогда для любого советского гражданина была самой настоящей экзотикой.
Письмо, которое «НВ» печатает сегодня, — совсем другого плана. Это, наоборот, письмо в прошлое, написанное в настоящее время. В день, когда любимому человеку стукнуло бы 95, будь он, конечно же, жив.
И что вспоминает его автор? Нет, не про подаренный велосипед (про машину тогда и мечтать считалось зазорным). И не про какой-нибудь заморский продукт. Нет. Про редкую возможность порыбачить, которую (на правах старшинства) отец предоставлял выросшей — аж до пяти лет — дочке. А лучшее, что запомнила без пяти минут совершеннолетняя Галя, был, опять же, не какой-нибудь дорогой подарок, а вальс. Тот самый, в котором папа с мамой кружились на ее выпускном. И хотя такой фотографии нет в альбоме, она запечатлилась в памяти дочери, да там, в памяти, и висит. Как только что проявленный в ванной и пришпандоренный прищепкой к бельевой веревке снимок. Лишь капельки закрепителя вперемешку с водой продолжают стекать с отпечатка. А может это капельки слез? По папе с мамой. По прошлому, где, несмотря на лишения, всего хватало. И, главное, на всех нас, советских, хватало счастья.
Потому мы и печатаем такие письма. Они столь же неожиданны, как ожиданна, почти предсказуема — увы и ах! — наша сегодняшняя жизнь. И это не ностальгия по прошлому. Это данность, которую невозможно изменить.
Как только выходит номер в свет, Галя прочитывает его от корки до корки, являясь, пожалуй, единственной в мире представительницей такой профессии, за что, думаю, заслуживает быть занесенной в Книгу рекордов Гиннеса. Но прочитывает газету наша Галя с другой целью — чтобы объективно оценить тот или иной материал и обратить на него внимание других потенциальных читателей. Не знаю, как в будущем обзоре Галя оценит собственное творчество, но забегая вперед скажу: ее «Письмо папе» признано редколлегией «гвоздем номера», что, по журналистским меркам, считается высшей оценкой публикации.
Леонид АРИХ
