Александр Невзоров уверен, что люди — не единственные высшие существа в этом мире.
23 декабря 1987 года вышла в эфир и просуществовала шесть лет информационная программа Ленинградского телевидения «600 секунд», шеф-редактором и ведущим которой стал Александр Невзоров. Эта передача вошла не только в историю, но и в Книгу рекордов Гиннеса как самый рейтинговый телепроект.
Накануне приближающейся даты наш спецкор Михаил Юровский вспомнил, как несколько лет назад после написанной им хлесткой рецензии на выпущенную Невзоровым «Лошадиную энциклопедию», он был любезно приглашен на интервью лично к самому Александру Глебовичу в очень дорогой отель на Итальянской улице Санкт-Петербурга.
Бывший телерепортер и лучший друг лошадей, любезно поздоровавшись с респектабельными мужчинами за соседним столом, уделил преувеличенное внимание официантке, расспросив ту о ее судьбе. А в разговоре со мной все время сворачивал на любимую конную тему.
«Преступность стала нормой жизни»
— Александр, почему вы завязали с профессией криминального репортера?
— Дело в том, что преступность в нашей стране давно легализовалась, и даже стала нормой жизни для целого поколения. Естественный отбор, произошедший среди разбойников, добывавших себе имя и состояние с помощью ножа и паяльника, со временем отринул все непотребное человеческое барахло… До наших дней дотянули либо очень сильные, либо очень мудрые представители криминала. И все же по сравнению с представителями сегодняшней милиции они гораздо более начитанны, благородны и уже не способны к правовому беспределу.
«Сначала лошадь надо отвести в кино…»
— Судя по всему, чем больше вы узнавали людей, тем сильнее вас тянуло к лошадям.
— Отнюдь. Я всегда знал, что, чем бы я ни занимался, я делаю это ради того, чтобы потом начать заниматься лошадьми. Просто лошади сами по себе требуют больших капиталовложений. Уверяю вас, существуют люди, у которых особым образом устроена психофизика, и они испытывают абсолютно непонятные, но сильнейшие ощущения от общения с лошадьми. Таких людей от силы может быть 10 процентов, и я из их числа. Мы испытываем сильнейшие ощущения от вида, запаха и самой ауры лошади. Этот странный психологический феномен пока не удается разгадать науке.
— Когда произошла первая встреча с четвероногим другом?
— В году эдак 1964-м в Питере я мальчиком наблюдал в старых подворотнях кое-где гнездящихся ломовиков. У нас ведь до семидесятых годов были ломовые извозчики, которые имели свои стоянки в старых подворотнях, заколоченных с двух сторон досками. Там же в глухих двориках размещались телеги и запас фуража. Как правило, мой интерес подкупал этих страшных, в грубых фартуках и кепках дядек, и они свободно меня подпускали к лошадям. И, где бы я ни бывал впоследствии по долгу репортерской службы, даже в горячих точках, — всюду подсознательно искал лошадей. Быть может, так художник неосознанно ищет свой ландшафт. Причем у меня не было желания сразу залезть на лошадь. Мое восхищение этим животным не имело ничего общего с манерой пьяных пэтэушников, которые сразу стараются взнуздать красоту. По-моему, надо сначала знакомиться и, по крайней мере, «вести в кино», а уж потом «танцевать». Но, когда, уже будучи взрослым, я пришел в конный спорт, мне объяснили, что тут «кино ловить» не надо, а сразу же надо залезать и производить механические действия — я был этим шокирован. Мне казалось, что с таким сложноорганизованным существом, как лошадь, надо устанавливать особые отношения. Но вся конная практика была против этого теоретического подхода, так что в какой-то момент мне просто пришлось смириться и покориться. Но потом я начал потихонечку с этой системой бороться. Так что в том спортивном каскадерском мире, куда я пришел работать, я чувствовал себя своеобразным Лениным, способным переломить ход истории. Но при этом вынужден был и отвешивать поклоны Николаю II, кланяться жандармейстерам, ходить по воскресеньям к обедне. И только потом, осмотревшись, начал устанавливать свои порядки в этой сфере.
«Люди тупы и высокомерны»
— Почему вас в свое время не приглашали на первые роли в кино?
— Да, каскадером я действительно много снимался. Но все мои роли заключались лишь в том, чтобы высокохудожественно выронить карабин или упасть с лошади. Хотя, с другой стороны, большая роль мне и не нужна была вовсе. Я и так все знаю про свою актерскую бездарность.
— Как охарактеризуете состояние культуры в нашем сегодняшнем обществе?
— Вообще-то я человек достаточно грубый. К тому же занимаюсь сейчас только лошадьми. Так что и о культуре сужу по-своему. Для большинства людей культура — это прежде всего классика. А для меня, например, картина абсолютно бессмысленна, если на ней не нарисована лошадь (впрочем, я еще никогда не видел, чтобы лошадей рисовали правильно — либо нарушены пропорции, либо перепутаны мышцы и т. п.). Точно так же и кино я смотрю сугубо выборочно — выбираю фрагменты с интересной мне темой скачек.
— Для «Мастера и Маргариты» вы делали сцены с лошадьми. То, что вышло на экраны, вас удовлетворило?
— Это худший эпизод фильма. Снимали много часов, а вышла залепуха. Мои черные лошади на темном же фоне получились очень мелкими. Меня это так удручило, что я всего остального «кина» и смотреть не стал.
— А свои теперешние лошадиные фильмы как охарактеризуете?
— Как «невзоровские». Ведь я тот счастливый человек, для которого не существует понятия жанра. Всегда найдется изображение, с помощью которого можно будоражить эмоции. Документалистика тем и отличается от художнических начинаний, что там роли не надо учить. Но именно поэтому и войну очень трудно снимать документально, поскольку в реальных боевых условиях ты пять часов сидишь за куском кирпичной кладки и только пять секунд стреляешь. В своем фильме «Чистилище» я осознанно много экранного пространства отвел пустотам — долгим и мучительным промежуткам между боевыми действиями. Мое следующее кино, заказанное одним из центральных каналов, опять будет про жеребца. И про то, как все мы, люди, тупы, слепы и одержимы высокомерием голых приматов, считающих, что они единственные высшие существа в этом мире, способные к общению, сверхумным мыслям и легкой адаптации везде и всюду. Чтобы выбить из своих учеников подобное высокомерие, я заставляю их помногу раз читать «Дао де Цзин». До тех пор, пока в их душах не возникнет правильное восприятие окружающего мира.
— Какое?
— Абсолютное отчаяние от того, насколько наш интеллект ничтожен перед подлинными откровениями древней эрудиции. Да, это именно отчаяние. С помощью иудаизма, христианства или ислама анализировать нашу жизнь невозможно. Они культивируют в наших умах химеру. В отличие от восточных религий, которые позволяют постигать действительный мир. Собственно, об этом я сейчас и пишу свое авторское исследование для одного издательства.
Михаил ЮРОВСКИЙ
