Почему именно на берегах Сямозера снимался знаменитый советский фильм, и отчего так притягивает сюда обычных людей, в своем пронзительном очерке рассказывает обозреватель «НВ» Валентина АКУЛЕНКО.
На берегу Сямозера, в деревне Сяргилахта, в семидесятые годы снимали «А зори здесь тихие». Один из самых пронзительных фильмов о Великой Отечественной войне. В старинной деревеньке Руга, что на том же берегу, снимали и другую картину — «Холодное лето 53-го» с Анатолием Папановым в главной роли. И в самой деревне Сямозеро бывали киносъемки. Почему именно там?
В карельском сямозерье пока еще уцелели старинные северные деревни. И немногие их старожилы за чашкой чая с румяными калитками неторопливо поведают гостю предание о посещении Сямозера самим Петром I.
Ну, а то, что в сямозерье археологи обнаружили следы стоянок древнего человека — установленный факт. Некоторые из деревень-долгожительниц — Сямозеро, Ахпойла, Эссойла, Курмойла, Корза, Метчелица, Рубчойла, Руга и другие — упоминаются в писцовых книгах 16–17 веков…
На «трех китах»
Историю о российском императоре, гостившем в простой избе сямозерца и парившемся в баньке по-черному, много других то ли былей, то ли легенд слышал в шестидесятые годы от местных карел и мой отец. Тогда он зачастил порыбачить в эти места, что в пятидесяти семи километрах от Петрозаводска. И лучшего отдыха от кабинетной работы для него не стало. Огромное Сямозеро, раскинувшееся на 25 километров с юго-востока на северо-запад, и больше 15 километров с запада на восток, одаривало красотами и удачной рыбалкой. Однако озеро отличалось особенным характером: то спокойным и ласковым, то загадочным и мятежным. Нравом непостоянным, как у баловня судьбы или ее узника. То неподвижно серебрится на солнце, будто пролитая ртуть, то приветливо переливается, купая облака, отражая все краски неба, то величаво катит к берегу набирающие силу волны. То вдруг внезапно отчего-то будто рассердится, потемнеет, станет штормовым, опасным. Знатоки объясняют такие перепады неровностью дна озера: где-то оно глубоко, а где-то мелковато для своих размеров.
Закаты и восходы на Сямозере пылают нереальными красками, каких не найти и на самой богатой палитре художника. И острова, а их больше восьмидесяти, разбросаны по озеру, будто родинки на теле человека. И тишина здесь — до звона в ушах, и терпкий аромат старины в самой деревне, и уютные запахи, родные кому-то с детства: топящихся банек у самой воды, жареной рыбы (если добрый улов), наколотых дров, свежего сена…
Рыбача на Сямозере, отец подружился с пожилым местным карелом, почти не говорившим, но понимавшим по-русски. Дед и позволил «Петровичу» (так, по-свойски, но уважительно, стали называть в деревне моего отца), сначала оставлять лодку, затем построить избушку на самом берегу, возле хозяйской баньки. Места хватало. Далеко еще было до нынешнего дачного бума.
Когда отец вышел на пенсию, то, можно сказать, почти переселился в деревню. Немногословный, спокойный, неприхотливый в быту бывший фронтовик во всем знал меру. Таких в деревне уважали.
К слову сказать, свою рыбацкую избушку, у самой воды, он соорудил по всем правилам карельской деревенской архитектуры. У домика надежный для болотистой почвы фундамент: не дает ни просесть, ни подгнить от сырости. Неказистое с виду маленькое строение держится на трех правильно поставленных камнях-валунах, как на трех китах. Просто, толково, надежно и дешево. Такой фундамент посоветовали местные старики, и отец их послушался.
С виду крохотный, внутри домик удивлял гостей своей вместимостью. Все необходимое было в нем изобретательно расположено.
К самому просторному месту в этом хитро-компактном помещении вела небольшая металлическая лестница, крепко прибитая к стене в коридорчике. Лестница вела на чердак, где тоже было всему свое место: рыболовным снастям, прочей хозяйственной утвари, и где можно было поставить, как минимум, две палатки для гостей. В носовой части чердака, отгороженной дверцей, отец, много лет отслуживший на железной дороге, догадался оборудовать «вагонное купе»: с двумя спальными полками по бокам и столиком посредине. Из небольшого окошка над столиком открывался обзор на наш аккуратно сколоченный пирс и кажущееся безбрежным озеро.
В непогоду вой и свист, стонущие валы разгулявшихся волн, казалось, вот-вот доберутся до «будки». Казалось, еще миг — и волны снесут хлипкое строение … Однако домик «Петровича», повидав много штормов, устоял.
Главным, удовольствием, конечно же, оставалась рыбалка. По выходным, и летом, и зимой, наша «будка» была полна друзьями и знакомыми. Кому в ней места для ночлега не хватало, те палатки рядом ставили.
Правда, не всех гостей удавалось настроить на осторожность, убедить, что озеро способно на всякое. И наградить добрым уловом, и безжалостно наказать, в худшем случае, поглотить в своих пучинах неопытного или бесшабашного, или алчного, и тем более того, кому «море по колено».
К отцу же озеро было настроено дружески, потому, должно быть, что понимал его правильно. Умел с ним ладить, терпеливо учился не попадать в его ловушки. Не испытывал судьбу понапрасну. Но и не трусил: надолго уплывал рыбачить на своей крепкой деревянной лодке, отлаженной по местным правилам.
Многих сямозерцев давно нет на земле. Нет и папы, оставившего нам с братом, нашим детям и внукам возможность отдохнуть у одного из самых живописных карельских озер.
Уха по-карельски
Когда-то не верилось, что просто смотреть на водную гладь, на закаты, бродить по сонной деревенской улице может быть не скучно. Но пришло время — и все изменилось: в красках заката различаешь уже больше оттенков, и радуге в небе радуешься, как дитя. Шагнув в зрелую половину отпущенных богом лет, могу по-настоящему понять и разделить чувства папы, находившего душевный покой у огромного озера с морским характером.
Местные жители далеко от берега не уходят: удят рыбу с лодок, неподалеку. Или «отсиживаются» на ближних островах. Ловят окуня, плотву, леща, налима, щуку на обычные и донные удочки, спиннинг и самоловки. Не жадничают: на уху поймают — и восвояси.
А молодых азартных приезжих и туристов столь скромный улов не устраивает. И рыбачат подальше, ставят сети, и добычи привозят больше. И какой! На дне их причаливших к берегу лодок бьются, доживая последние мгновения, сиги, судаки, лещи … Тут уже речь не о простой ухе, а о королевской — тройной. Кто такой хоть однажды отведал, никогда не забудет.
У сямозерцев рыба не только на столе, но и в песнях.
«Как на озере, да на Сямозере,
Парни прямо у крыльца
Ставят сети без конца…» — шутят задорные участницы местного фольклорного ансамбля из сямозерской же деревни Корза, названной ими «Корзинской группой бабушек». Шутят бабушки с единственным среди них дедушкой, местным краеведом Анатолием Андреевичем Васильевым так, что не только смеяться, иногда и плакать хочется. Если, скажем, поют сочиненную 100 лет назад песню с мечтой о хороших дорогах всюду в Карелии…
Кормит деревню озеро. И не один век. Между прочим, уха по-старокарельски варится по особому рецепту. Сначала в кипящую воду кладут нарезанный картофель и луковицу. Когда вода закипит снова, опускают мелкую рыбу целиком (чищенную, конечно), причем у окуня чешую не снимают: от нее навар хороший. Затем сварившуюся мелочь вынимают, и в кипящий бульон кладут куски крупной рыбы — судака или сига. В конце варки добавляют лавровый лист и перец. Это двойная уха.
В тройной же — три закладки и три смены рыб. Сначала — ерши, плотва (у плотвы отрезают голову, иначе уха будет горчить) и прочая мелочь, затем — окуни. И, наконец, в бульон попадает благородная рыба — судак, сиг или лосось. Такую уху не едят, а вкушают, причем сначала — в полном молчании, потому как не оторваться, вкусно до головокружения!
На рыбалке уху готовят, как водится, на костре. Обычно — из большого количества рыбы, без всякой приправы, кроме соли. И пьют ее из кружек.
В уху из плотвы во время кипения бросают 2–3 березовых уголька, чтобы снять горечь.
Сямозеро не скудеет: северный его берег — место нерестилища рыб разных пород. И ловится она легко. Только из местных уже мало кто по-настоящему рыбачит: сямозерская рыболовецкая бригада давно распалась.
Два Петровича
Старинная деревня Сямозеро, ожерельем опоясавшая дугу побережья, в советские годы долго была центром поселения. Четверть века назад в ее окрестностях располагались фермы и пастбища благополучного совхоза. Имелось и немалое стадо хозяйских коров, и клуб, в котором устраивали праздники, показывали фильмы, и почта, и амбулатория, и рыбопункт со своей рыболовецкой бригадой. Сегодня здесь — ни коров, ни коз, ни овец, ни даже — домашней птицы. И дворовых псов уменьшилось: почти всех зимой голодные волки утащили.Место встреч — магазин. Он остался пока. Умереть деревне не дает самое живучее здесь существо — его величество озеро. Потемнели и покосились от времени родовые дома. Иные и вовсе рухнули, или их снесли наследники либо дачники, чтобы поставить новые и по-новому. Уже не по-карельски, а по-новорусски, с размахом и комфортом.
В старых карельских домах — маленькие окна. Не по прихоти, а по необходимости. Север — все же. С маленькими окнами легче удержать тепло в доме. Теперь такой нужды не стало. Современные стеклопакеты, прочные крыши, печи и обогреватели защищают новых хозяев от стужи даже в жестокую стужу. Сюда привлекает и развитая сеть дорог. Глухим этот край не назовешь.
Устало смотрят на жизнь помутневшими оконцами дома-стариканы. С ними тихо уходит в мир иной и сама исконная деревня. На ее месте растет новая — дачного типа. Но деревенская дорога на главной улице — прежняя, с неизменными лужами после дождей, их рассекают и дорогие автомобили состоятельных наследников, дачников, и транспорт попроще. Озеро, как и сотни лет назад, — в центре деревенской жизни.
В пятницы, субботы и воскресенья, когда деревню активно навещают горожане, топятся баньки, попыхивая ароматным дымком. Возле них или на мостках и пирсах возятся с незатейливым скарбом (тазами, ведрами, домоткаными половиками) пожилые хозяйки этих банек.
На бодром фоне нарядных дач особенно выделяются стойкие бревенчатые аборигены. В их числе — дом Петуховых. Статный, хотя и не дворец. Да и жили в нем больше ста лет не баре, а простые люди крестьянского роду-племени. Четверть века назад можно было видеть в распахнутом окошке хозяина дома Федора Петровича Петухова. Бывало, проходя мимо, помашешь ему рукой, и он махнет в ответ. И весь разговор. Немолод уже был хозяин, одинок (жену похоронил, дети разлетелись по городам), и неохотно выбирался из своего жилища, по которому свободно разгуливала его живность — козы и овцы.
Федор Петрович славился в деревне неровным нравом. Из своего окошка он мог, ни с того, ни с сего такое соседу выпалить, что хоть жалобу пиши в сельсовет. Но в деревне знали: от тоски это, побурлит-побурлит, да утихнет. Будто само озеро убаюкивает и мирит здешних жителей шепотом волн: «Да не со зла то, а так, а так, а так …».
С «Петровичем», моим отцом, Петухов ладил больше, чем с земляками. Не потому, что оба Петровичи, и не потому, что отец — городской пенсионер, полюбил деревенскую жизнь и честную рыбалку. Хотя и это имело значение. А потому, что оба бывших фронтовика воевали на одних фронтах, Ленинградском и Карельском, хотя и не встречались. Оба прошли Великую Отечественную до Победы. Обоим было что вспомнить, о чем погрустить, кого помянуть за чарочкой в банный день.
Давно нет на земле и Петровичей, и других их ровесников. А высокий дом у дороги стоит до сих пор. Как памятник им обоим. Окнами на жизнь.
А Федор маршала возил
Почти все местные жители в деревне Сямозеро так или иначе — в родственных связях. Даже и те, кто родом из других мест. Нина Михайловна Мелентьева — из Орловской области. В пятьдесят восьмом завербовалась в Карелию на лесозаготовки, вышла замуж за сямозерца. И уже без малого 60 лет живет в доме, построенном аж в 1913 году. Мужа давно похоронила. Летом ее навещают дочь и сын. Зимой сама справляется с нехитрым своим хозяйством. В морозы далеко за водой ходить не надо. Прорубь в озере — через дорогу. Дрова припасены. Много лет Нина Михайловна держала коз, сама их пасла с биноклем в руках из-за ослабевшего зрения. Теперь в ее хозяйстве — только домашние любимцы: коты да собаки. Зимой в занесенной снегом деревне с ними не так тоскливо и одиноко.
Старикам тяжело ухаживать за живностью, детям, что живут в городе — недосуг. Только в доме Морозовых высятся стога сена. Только они пенсионеры Иван Федорович и Раиса Ивановна, держат корову, свинью и кур. Нелегко, конечно, достаются Морозовым доморощенные продукты: молоко, сметана, творог, яйца и мясо. Не зря Раиса Ивановна нахваливает мужа: «Все это Ванечка на своих плечах тянет …».
Старожилы живут рыбалкой, сбором грибов и ягод, огородами. Те, кто помоложе, находят заработок в селе Эссойла — нынешнем центре поселения, что в десяти километрах от деревни. Там есть и две пилорамы, и стройка, и небольшое производство молочного и мясного профиля, пекарни, клуб, аптека, школа, детский сад…
Как бы там ни было, жизнь берет свое. Кипят ремонты старых и строительство новых домов.
И в столетнем доме Петуховых появилась постоянная хозяйка. Вымытые окошки весело сияют на солнце. У калитки, опершись на нее, отдыхая от нескончаемых домашних дел, улыбается погожему дню румяная голубоглазая женщина. Зинаида Федоровна — дочь почившего Федора Петухова. Родилась в этом же доме, повзрослев, выпорхнула из него, как и все дети Федора Петровича. Как и многие дети сямозерцев. Как и многие дети российских деревень. Зинаида давно живет в Подмосковье. Выйдя на пенсию и овдовев, стала надолго приезжать в Сямозеро. Дети, наездами из столицы, стараются продлить жизнь родовому гнезду.
В самой просторной комнате дома с побеленной только что русской печью сохранилось немало вещей, переживших их творцов и хозяев. Старинный прадедовский комод из карельской сосны заставлен фотографиями, вазочками, шкатулками. В углу, над комодом, икона с лампадкой. На стенах — и пожелтевшие от времени, и новые фотографии. На одной, 1913 года, — супружеская пара: Петр Илларионович и Федосья Васильевна Петуховы — дед и бабушка Зинаиды по отцовской линии. Дед Петр в казачьей форме, он служил в казачьих войсках царской армии.
Среди семейных фото — несколько вырезанных из журналов и календарей портретов маршала Мерецкова. В деревне мало кто знал, что долгое время на фронте шофер по специальности Федор Петухов был водителем у самого Героя Советского Союза маршала Мерецкова. В то время, когда будущий маршал в 1944 году руководил освобождением Карелии и Заполярья. Зинаида немногое могла вспомнить из воинской биографии отца. Но маршала Мерецкова — кумира и легенду их дома, называла только по имени-отчеству — Кирилл Афанасьевич.
Понятно, что возить по фронтовым дорогам человека такого ранга доверят далеко не каждому даже опытному шоферу. А только такому классному, каким был Федор Петухов.
Если прадеду Иллариону, который построил родовую «крепость», достались от бога золотые руки, то и его внуку Федору — тоже. И документы, подтверждающие это, Зинаида хранит. Те, немногие, что уцелели: Красноармейская книжка «помощника командира взвода шоферов» Федора Петухова, несколько наградных удостоверений к медалям за храбрость и боевые заслуги, к одену Великой Отечественной войны…
Зинаида, по рассказам отца вспоминала, что командующий «Кирилл Афанасьевич» очень ценил своего находчивого водителя, считал его «счастливым талисманом», убедившись в умении Федора Петухова лавировать на опасных военных дорогах, уходить от бомб, прорываться невредимым сквозь артобстрелы…
Смертельный номер
Мало кто из деревенских знал, каким героем был их земляк Федор Петухов на войне, что возил по фронтовым дорогам самого Мерецкова, что Федора Петровича принимали в доме командующего как самого дорогого гостя. А если бы он и рассказывал об этом, то вряд ли поверили бы…
Зато о чудачествах Петухова в мирное время в деревне могли много чего припомнить при случае. Для этого он давал немало поводов.
Главной частью своей долгой жизни Федор Петухов считал фронт и ударную работу в леспромхозах. А уж озеро любил, как родину. И оно будто это чувствовало. Коварное и смертельно опасное для кого-то, Петухову Сямозеро многое спускало и прощало. По нему он мчался, как бесшабашный юнец, лавировал в шторма между высоких волн на своем «шитике» с мотором, на лодке, самим сшитой, сделанной вручную, по старым карельским традициям.
Когда кто-то из городских приятелей просил показать рыбное место, Федор Петрович, если был в приподнятом настроении, недолго собирался. Быстро накидывал на себя ватную фуфайку, и еще две старых толстых фуфайки прихватывал с собой. Когда устроившись в петуховской лодке, рыболовы обнаруживали, ЗАЧЕМ Петрович захватил с собой две старых фуфайки, ретироваться было уже поздно. Ватным старьем Петухов ловко затыкал дырку в своем «шитике». И ничего: возвращались невредимыми и с рыбой. Повторить этот «смертельный номер» Петухова, понятное дело, никто и не пытался.
Родовое гнездо
Когда мы с Зинаидой осматривали их дом, она приговаривала: «Так натопаюсь за день, что ног под собой не чую …». Да уж! Размеры традиционного карельского жилища впечатляют. Но сей размах — от нужды. В северных деревнях, где «девять месяцев зима», дома строили такие, чтобы и не тесно было, и чтобы лучше хранили тепло, и чтобы лишний раз не выбегать на мороз.
Первый этаж — для хозяйства: погребов, сеновала, ям для хранения снеди, для хлева, курятника и прочего. Рыбу хранили во льду. У сямозерцев рыба, особенно ряпушка, — до сих пор любимое блюдо. Мясо на втором месте. Его на зиму тушами подвешивали на чердаке.— Помню, забьет отец зимой барана и на чердаке повесит. Утром пойдет туда с топором, отрубит кусок, потом раскрошит помельче, бросит в чугун — и в печь… — вспоминала Зинаида.
На втором этаже дома — три жилых комнаты и чулан. Больше всего поражают размерами сени, верхние и нижние. Из сеней можно попасть в любое помещение дома, кроме конюшни. В сенях иногда устраивались на ночлег, а дети играли в прятки.
Кроме нескольких русских печей, почетное место в карельских домах занимали лежанки. На вид — это широкие низкие печки. На них не готовят еду, а только отдыхают и спят. Случалось, на лежанках рожали детей. Чтобы лежанка не остывала, подбрасывают поленья в маленькую топку.
Зинаида показала мне новую лежанку, построенную уже детьми на месте старой, столетней. Новая отделана современно, под красный кирпич. Но послужит ли так долго и так верно, как старая, сложенная из добротного кирпича-сырца, скрепленного целебной глиной, намоленная радостями, страданиями и чаяниями домочадцев?
Семен и Роза
Напротив магазина, в начале деревни, много лет прочно стоит дом самого многочисленного сямозерского семейства — Молошкиных. Супруги Роза Васильевна и Семен Петрович в свое время перевыполнили программу по демографии, произведя на свет много девочек и мальчиков. Дети выросли, построили в деревне свои дома. Не стало Розы Васильевны, доброй, голубоглазой, белокурой, поившей пол-деревни молоком от своих двух коров. Дом Молошкиных без хозяйки по-сиротски притих. Семен не знал, как и чем заглушить тоску по жене.
В недавнем прошлом Семен Молошкин — деревенский «морской волк». 29 лет и до пенсии бороздил на рыболовецком катере СБ-40 воды самых рыбных карельских озер — Онежского и Сямозера. Ловил с бригадой здешнего рыбопункта ряпушку, сигов, судаков — много разной озерной рыбы. На заслуженный отдых руководство Петрозаводского рыбокомбината с почетом проводило лучшего ловца рыбы Сямозерского рыбопункта.
Многодетные супруги Молошкины трудились, не разгибая спины. Семен — на рыбном фронте рекорды ставил. Роза — в местной пекарне вкусный хлеб пекла, потом почту разносила. И по дому забот у нее было через край.
Семь дочек и два сына — главное богатство Семена и Розы. У выросших детей и внуков — своя жизнь, мало похожая на их с Розой. В деревне взрослые дети стали жить по-городскому. Семен же, как был, так и остался деревенским. И всеми мыслями — в той, лучшей жизни с Розой и домом, полным ребятишек и гостей. Не стало и Семена Петровича.
Крест над деревней
Что же все-таки не дает умереть этой деревне? Редкая красота, сильный характер и богатство озера, у которого она родилась и кормится? Обновленных и новых домов с каждым годом прибывает.
А несколько лет назад, на праздник Успения Богородицы, сямозерцы собрались на освящение новой часовни. Стоит стройная красавица на берегу, на месте прежней Успенской церкви, разоренной в тридцатые годы минувшего века. Сначала на месте будущей часовни появился поминальный крест. Изготовили и установили его сямозерец Анатолий Петрович Иконников и давно обосновавшийся в деревне Евгений Арсентьевич Васянин. Сбором средств и оформлением земли под будущую часовню занялись Ольга Судавная и Лидия Паюсова. Средства на строительство пожертвовал не местный, а новый сямозерец Евгений Твердовский.
В народе говорят: «Коли уж крест над деревней есть, то все должно пойти на лад». А еще говорят в народе: «На Бога надейся, да и сам не плошай».
В окрестностях Сямозера и в самой деревне появились укромные уголки с богатыми дачными хозяйствами, с бассейнами. Хозяева одной такой усадьбы как-то посетовали: дескать, столько денег вбухали в свою двухэтажную дачу, а детей и внуков туда не заманишь, пустует, никто в бассейне не плещется. На лето к морям-океанам, к южному солнцу молодые повадились.
Да, обустройство — дело вкуса, наличия средств и возможностей. И прадедовский порядок жизни в древних домах никого уже не устроит. И комфорт — норма бытия. Но не бьющая в глаза роскошь. Она прячется за высокими заборами, смотрится чужеродно, высокомерно, неприветливо. Она нелюдима, опаслива, недоверчива. Не отражается в озере. Будто чужая ему. А оно-то, озеро, и есть — единственный и настоящий в деревне хозяин.
Валентина АКУЛЕНКО
Заслуженный журналист Карелии
лауреат премии СЖР
