Специальный корреспондент «НВ» навестил город шахтерской (и не только) славы.
Четвертый год в Донбассе продолжается то, что одни называют антитеррористической операцией, другие — гражданской войной, а третьи — «русской весной». Что же на самом деле происходит в ДНР, попытался выяснить спецкор «НВ».
(Окончание. Начало — в прошлом номере «НВ»)
Привыкли к смерти
Увы, гримасы войны ощущаются в Донецке на каждом шагу. А ее печальным символом стал аэропорт. На месте некогда красивого здания — одни руины. В месиво превращены и близлежащие поселки…
Чтобы сфотографировать разбитый аэропорт, полез в пролом в заборе, но меня остановил крик сопровождающего: «Там мины!». Назад пришлось возвращаться по собственным следам.
Человеку, далекому от войны, трудно осознать эту реальность. Но в этой реальности живут люди, за четыре года привыкшие к смерти. Одна из них — Яна. Она водила меня по своему огороду, показывала дыры в заборе от снарядов, изрешеченные пулями стены, оперение от ГРАДа, которое залетело к ним в огород. Эта далеко уже не молодая женщина спокойно рассказывала, как можно отличить летящий танковый снаряд от мины, определить направление его полета и в зависимости от этого выбирать варианты защитных действий.
— А живем, как все, — рассказывает Яна. — Средняя пенсия в ДНР 2600 рублей. Деньги смешные, уходят все на коммуналку. Вот и вынуждены многие из донецких пенсионеров, чтобы выжить, регистрироваться у родственников на территории Украины, получать свою довоенную украинскую пенсию в гривнах. По этой причине украинские паспорта никто в ДНР не забирает. Захарченко такую политику поощряет.
Это она о главе ДНР, Александре Захарченко. Кстати, в Донецке мне довелось услышать мнение, что за 42-летним техником-электромехаником 6 разряда кто-то стоит, что, мол, не может такой простой человек руководить республикой. Так ли это или нет, утверждать не берусь. Но многим дончанам Захарчено нравится. Во многих учреждениях Донецка размещены его портреты. Когда передвигаешься по городу, в глаза бросаются плакаты — растяжки с цитатами Захарченко. Чаще всего «Родина у нас одна — Россия». Все это мне чем-то напомнило о культе личности.
Что по этому поводу думают местные жители, внятного ответа не получил. Сложилось впечатление, что в Донецке мало кто хочет говорить о политике. И не только потому, что боятся — просто надоело. Яна, живущая в районе разбитого Донецкого аэропорта, ничего не ждала и не ждет от состоявшихся в России президентских выборов. Женщина больше надеется на выборы следующего года на Украине: «Пока Украина не развалится, она от нас не отстанет. Просто не сможет, даже если захочет. Любой другой вариант, тоже вероятный, ставит нас в ситуацию заморозки на долгие годы».
До «скорой помощи» на трамвае
Четыре года жители Донецка живут в неопределенном состоянии, большинство — за чертой бедности. Живут под постоянной угрозой даже в центре попасть под обстрел ГРАДа или еще чего-нибудь. Захожу в первый попавшийся магазин и замираю от ценников — белорусская водка по 78 рублей и сигареты за 20–30 рублей. Но свинина — 250–300 рублей за килограмм, говядина — 300–350, куры от 90 до 140 рублей за килограмм. При этом шахтеры получают 12–14 тысяч в месяц, об остальных и говорить не хочется. Цены на крупы, фрукты и овощи такие же, как в России. Проблему горожане объясняют так: «Мы были промышленным регионом, а еда шла с Украины».
Но постепенно открываются и продолжают открываться заведения, где (за хорошие деньги, разумеется) можно хорошо отдохнуть. Работает несколько пивоварен с вполне сносным продуктом, и не только в центре. За юзовским пивом иногда даже очереди выстраиваются. Есть такое парадоксальное понятие, как «ночные клубы». При комендантском часе ночью работать они не могут. Но если клиентам хочется, клубы запираются изнутри до утра, и там они могут отдыхать по полной программе, пока рассвет не позолотит верхушки деревьев.
Комендантский час в Донецке официально с 22 вечера и до 5 утра. В это время на улицах города появляться нельзя. В принципе, жизнь в городе замирает еще раньше, около 20 часов. Но островки активности остаются, как и подсветка всех главных зданий города. У некоторых таксистов есть специальные разрешения на работу во время комендантского часа. Донецкие таксисты — это люди особого порядка. За совсем скромные деньги (500 рублей) могут сделать несколько рейсов, чтобы перевезти вашу компанию из ресторана домой. Не отказываются таксисты свозить и на передовую…
А вот дозвониться до этих самых таксистов в Донецке проблема. Дончане столкнулись со всеми ужасами отсутствия связи в современном обществе. В первой части репортажа я уже упоминал, что республика несколько недель жила без МТС. В первую очередь, под ударом оказались многострадальные пенсионеры, у которых одна сим-карта с довоенного времени и примитивные «звонилки». За стартовым пакетом оператора «Феникс», который можно приобрести только на главпочтамте, огромные очереди. Стартовый пакет 120 рублей плюс 50 рублей на пополнение для многих пенсионеров сумма запредельная. Да еще надо купить смартфон и научиться пользоваться Вайбером. Самое ужасное, что трудно дозвониться в экстренные службы.
Скажем, ребенок потерял сознание. Мама безуспешно набирает 103. И поняв, что дозвониться не удастся, ловит на улице такси. Дончане массово делятся в соцсетях информацией, как выкручиваться без связи.
— Кто из вас когда-нибудь ездил вызывать «скорую» на трамвае? — спрашивает Анна. — Так вот я на днях сподобилась. Дозвона нет, хоть тресни, а у меня на глазах мужчина 62 лет умирает. Давление, онемение сначала рук, потом ног. Я — бегом на остановку, там связь лучше. Машин в обеденное время у нас почти уже нет. Смотрю, трамвай едет. Я в него заскочила и, пока две остановки ехала до пункта скорой помощи, пыталась дозвониться. Получилось только на пороге «скорой».
— На днях похоронили 50-летнюю женщину, — рассказывает Марина. — Она четыре дня находилась одна дома в состоянии тяжелой интоксикации. Не могла связаться даже с друзьями! МТС у нее отключен, а «Феникса» нет. Подруга застала эту женщину еще живой. Ее увезла «скорая», но спасти не успели — умерла в операционной…
Многие дети, проживающие в Украине, также не могут дозвониться до своих родителей в Донецке. Трагедия…
В целом, Донецк характеризуется не только отсутствием связи, бедностью. Безработица более, чем серьезная. Но официальные цифры никто не даст. В принципе, работу найти можно. Трудно по специальности. Мой друг Гриша занимал до войны солидный пост в городе. Ныне вынужден на своем «бусике» развозить рабочих. А получает за это — так, «на прожить». Хотя после обстрелов и жизни в подвалах это кажется несущественным.
Бросилось в глаза, что местные жители практически не улыбаются. Объясняют это прежде всего естественным нежеланием веселиться в городе, где до сих пор идут боевые действия. Однако дончане видят и другую причину: улыбаться не хочется по той простой причине, что не видно просвета в сложившейся ситуации. Горожане утратили надежду на спасение и не понимают, как долго они смогут протянуть в таких обстоятельствах. Мне показалось, что жители Донецка стали более желчными, в чем-то даже циничными, однако это не злоба, а скорее, способ самозащиты. Дончане, разуверившиеся в том, что их жизнь изменится, научились выпускать шипы при появлении малейшего раздражителя. Иногда эти шипы ранят их самих. Многие осторожны в общении. Но это не мания, говорил мне один из друзей, а техника безопасности — как при обращении с газовой колонкой: «Украину здесь не полюбили, но и к идеям ДНР уже относятся без особого фанатизма».
В Иловайске угощают кофе
В обратный путь из Донецка до границы меня на машине довез племянник. В подарок увозил я из города продукцию местной кондитерской фабрики, которой довольно много в магазинах. Но видел на прилавках Донбасса и конфеты порошенковской фирмы «Рошен», изготовленные в Виннице — вотчине премьера Гройсмана. Бизнес, похоже, для стоящих у власти в Украине, дело святое. Хотя и на «вражьих москальских» просторах продукции «Рошен» завались… Рубка «капусты» превыше всего?
В Иловайске зашел в придорожное кафе. Пока пил кофе, выслушал рассказ хозяйки о боях за Иловайск, о местной жизни. Прощаясь, миловидная женщина вдруг задала мне вопрос, что называется, в лоб: «Что про нас россияне думают? Почему Россия нас бросила на произвол судьбы?»
Я не нашелся, что ответить. Хотя мог бы, конечно, вспомнить десятки отправленных в обе непризнанные республики караванов с продовольствием, другие виды гуманитарной помощи. Но моя собеседница, видно, ждала другого ответа, который я, увы, в пределах своей компетенции и положения дать не мог.
Таможню миновал быстро — короткая очередь, люди с полными сумками сигарет и алкоголя. В ДНР меня провожает пограничник, в России дежурными вопросами встречают сотрудница погранслужбы и уже знакомый читателям Сергей Трофимов на автомобиле.
Пока под проливным дождем едем в Ростов, я снова и снова прокручиваю в голове события и картины моего недолгого путешествия. Донбасс — это край приветливых людей, закрытых заводов, разрушенного жилья, степей и терриконов. И дорог, по которым так нечасто стремятся куда-то легковушки с номерами России, Украины, ДНР и ЛНР. И это край полной неопределенности. Сколько же это еще будет продолжаться?
Валерий ГРОМАК
спецкор «НВ»
МОСКВА — ДОНЕЦК — МОСКВА
