Люди только мешают

Люди только мешаютИначе было бы так хорошо, что трудно даже представить.

Было это лет тридцать назад, работал я спецкором лучшей в мире газеты, «много ездил, встречался с интересными людьми», знал все на свете, во всем разбирался, готов был всему дать свою авторитетную оценку, и давал ведь, и благодарные читатели, бывало, поддерживали меня в моих заблуждениях.

Эпоха, конечно, была дрянь, лживая и подлая, может даже, еще хуже, чем сейчас, правили нами выживающие из ума маразматики, и как раз тогда затеяли они войну в далекой горной стране. Но нефть росла в цене, на нее покупали за границей зерно и мясо, из которого делали «отдельную» (так сорт назывался) вареную колбасу. Эту колбасу, в свою очередь, иногда продавали в отдельных столичных магазинах, и изо всех окрестных областей съезжались за этой колбасой рабочие, крестьяне и интеллигенты (именем которых маразматики правили), отчего подмосковные электрички и именовались — «колбасными», а в других областях так люди без колбасы и жили. Зато каждая тварь славила ленинский путь и верных ленинцев, кои этот путь пролагали; путь, конечно, вихлял, но был он — от победы к победе.

Но мы-то были молоды и работали в лучшей мире газете, а ленинский путь славили несчастные ребята из отдела пропаганды. А нам доставались «командировки по тревожному письму», и мы мотались по всей стране, стараясь честно разруливать в меру сил конфликты маленьких людей, потому что больших людей нам в наших заметках даже упоминать запрещалось, и даже райком КПСС в нашей молодежной газете предписывалось в критических материалах называть не иначе как «одной авторитетной районной организацией».

Так вот, приехал я как-то в крохотный сибирский поселок. Там была школа, в которой с незапамятных времен правил директор, отличник просвещения, заслуженный учитель, депутат, делегат съезда, самодур и пьяница. Ученики его ненавидели и дали ему удивительную кличку «Сулла», удивительную — ибо отмеченный мною уровень тамошнего образования отнюдь не предполагал столь близкого знакомства с римской историей. Ученики тоже пили. Директор их за это, когда уличал в пьянстве, бил, но они не исправлялись. И однажды вечером кто-то выстрелил ему в окно из охотничьего ружья, и пуля пролетела в сантиметрах от кроватки директорского (годовалого) внука. И директор провел быстрое самостоятельное расследование, определил (как ему показалось — точно) стрелявшего и наказал своими силами (что впоследствии отрицал, естественно). А тот вернулся домой, написал письмо на шести страницах и повесился. Было возбуждено уголовное дело, но, по мнению местных жителей, начальство директора стало всячески отмазывать, и написали местные жители в газету — куда ж и напишешь еще, кто еще вмешается, кто выручит?

В поселке я проторчал неделю. Выть от ощущения безнадеги хотелось непрерывно — своя правда была не только у матери повесившегося девятиклассника, но и у заведующего районо, у которого в каждой школе по нескольку учителей не хватает, и у директора даже, грузного седого мужика с потухшими глазами. Я сидел у него в доме, дочь (муж дематериализовался и алиментов, естественно, не присылает) раздраженно гремела тарелками на кухне, что-то оттуда время от времени выкрикивая, плакал ребенок, а «Сулла» показывал старые студенческие фотографии, и глаза на фотографиях были совсем другие, а он мне монотонно рассказывал о своей жизни в этом сибирском поселке. И все остальные мне тоже рассказывали об этой жизни, и молодой следователь из области рассказывал, и только в «одной авторитетной районной организации» меня пытались зарядить оптимизмом и уверенностью в еще более выдающихся грядущих успехах.

Короче говоря, я вернулся в Москву и материала по итогам командировки писать не стал. Понимал, что все равно он не получится — не сумею. Был юн, глуп, самоуверен, но — понимал. И все-таки, думаю, дело не только в этом. На вытанцовывающуюся тему проще было не заставлять себя думать вообще.

…И еще одна история. Уже совсем свежая.

Посетил я тут родительское собрание в детсадике, куда сын с недавнего времени ходит. Тьфу-тьфу, не сглазить бы, хороший, кажется, садик, сын ходит радостно, воспитатели производят впечатление приличных, вменяемых людей, на детей, вроде бы, не орут, хоть в сашкиной группе двадцать четыре человека, а то, что на завтрак дают «салат из кальмаров с морской капустой», так это меню в детсад из департамента образования спускают, сами бы его и ели у себя в департаменте.

Так вот, на собрании одна родительница, визгливая бабенка, которая и до этого выступала с какими-то, на мой взгляд, безумными предложениями, вдруг заявила, что некоего Сергея С. необходимо немедленно из садика отчислить. Мальчик неадекватен, бьет товарищей, не подчиняется требованиям, мать мер не принимает… Бабенку тут же поддержали еще три родительницы, и я понял, что «вопрос был хорошо подготовлен». Еще одна мать сообщила, что она «детский психолог» и стала заинтересованно задавать вопросы свидетелям безобразий и тут же ставить заочные диагнозы; собрание потихоньку начало втягиваться в обсуждение диагнозов и собственных предположений. Администрация вяло оправдывалась, непосредственно у администрации прав самостоятельно кого-то отчислить нет, процедура эта утомительная и долгая, на администрацию наскакивали, агрессивно и напористо. Было постановлено — писать куда-то письмо. Я сидел тихо, но про себя твердо решил, что подписывать никаких писем не стану.

Потом как-то утром привел сына в садик и случайно понаблюдал этого самого Сережу в действии. Сначала он задрался с другим оболтусом, их воспитательница растащила. Тогда он начал бить ногой, что-то выкрикивая и шпыняя мимо пробегавших. Воспитательница применила педагогический прием: «Сядь на этот стул и немножко подумай о своем поведении». Тот заорал: «Не сяду!» — бухнулся на пол и стал молотить ногами. «Я сейчас позвоню твоей маме и попрошу ее тебя забрать». «Она не заберет!..»

Да и куда ей забирать? Еще с родительского собрания я знаю, что воспитывает сына одна, вертится на двух работах…

А еще через несколько дней увидел и эту самую непутевую мать непутевого Сережи. Она сцепилась с дамой, которая собственно инициировала процесс исторжения Сергея из системы государственного дошкольного воспитания. Из ора понял, что Сергея родительница собирается отдавать в секцию карате. «Вы хотите, чтобы он тут вообще всех поубивал?!.» «Это его наоборот будет дисциплинировать!..» «Мы не позволим!..» «Я только у тебя позволения не спросила!..»

И упорхнула.

А та, другая, подошла ко мне и вынула пачку листков — протокол родительского собрания, заявление туда, заявление сюда… «Вот вы тогда не успели подписать…»

Я вздохнул и достал ручку. А что бы вы сделали на моем месте? Этому Сергею, действительно, только карате не хватает. И так этих борцов у нас…

Но куда его девать — из нашего садика? Где ждут его с распростертыми объятьями? В общем-то, не мое это дело думать над этими вопросами, но — чье?

И как следовало на моем месте поступить человеку с более четкой, нежели моя, гражданской позицией? На какую площадь выйти? Перед каким ОМОНом?

Не знаю.

Хочется остаться чистеньким. Хочется вообще ни в чем не соучаствовать. Тем более, что хорошо знаю, к чему неминуемо приводят все эти письма и ни к чему другому привести они не могут.

Что ж, буду стараться просто поскорее забыть противный демагогический текст, под которым поставил и свою подпись. И Бог с ним, с этим Сережей.

И может, даже в секцию карате его все-таки не примут.

 

Павел ГУТИОНТОВ

Похожие статьи